Взобравшись на крутой бугор по тропке, пробитой чьими-то ногами, Суриков оказался у дома, к которому шел. Зачатьевский переулок, 13. Унылое, правда, с фасада несколько подновленное ремонтом здание. Перекопанный, неухоженный двор. Все вокруг усыпано ржавыми листьями и поросло бурьяном. Железный козырек над входом, подпертый узорчатым кронштейном. Темный подъезд, пропахший кошачьим присутствием. Щербатые, вытертые ногами ступени. Всюду следы запустения и бесхозной убогости.

Поднявшись по лестнице, Суриков нажал кнопку звонка. За дверью что-то хрипловато заблямкало. Дверь открылась мгновенно, будто визитера нетерпеливо ждали. Из просвета выглянуло старческое, изъеденное морщинами лицо в белой домашней косынке.

– Вам кого, мил человек? – спросила старушка.

– Простите, вы не Квочкина?

– Да, Квочкина, мил человек.

– Тогда я к вам, Анна Сергеевна. Вы бабушка Маргариты?

– Да, мил человек.

– А сама Маргарита где? На работе?

– А ить кто ее знает, мил человек, где она, – бабуся горестно вздохнула и сухоньким кулачком потерла щеку. – Совсем от рук девка отбилась. Уже две ночи как ее нет.

– Может, три? – спросил Суриков.

– Может, и три, – согласилась старушка.

– А днями она приходила?

– Да где там, – ответила Анна Сергеевна. – Не была по кругу – ни днем, ни ночью.

– Значит, трое суток?

– Твоя правда, мил человек. Трое.

Суриков замолчал. Страшная догадка пришла ему в голову, и он помрачнел. Не придется ли ему обнаружить еще один труп?

– Спасибо, Анна Сергеевна. Если позволите, я зайду к вам еще раз.

– Сынок, – голос бабули вдруг зазвучал заискивающе и сама она стала выглядеть униженно, будто просила милостыню. – Может, купишь мне хлебушка? Выйти-то отсель я не могу. Обезножела, мил человек. Сил не стало.

Суриков ощутил щемящее чувство вины перед этой старой женщиной, забытой всеми, пережившей родных и знакомых.

– Что за разговор, Анна Сергеевна. Куплю и доставлю. Где у вас булочная?

– Тут идти надо. Батон за тринадцать, ладно?

– Но я не сразу, бабуля, – Суриков бросил взгляд на часы. – Вернусь через час.

От Анны Сергеевны Квочкиной Суриков прошел в Савельевский переулок, где по его сведениям жил Яков Светлов, именовавшийся в тройке шестеркой. Дверь открыл невысокий пузатенький человек в квадратных очках без оправы, но с золочеными дужками.

– Вы к нам? – спросил он с удивлением. – Вроде бы мы гостей не ждали.

– Если вы Светлов, то к вам. Надеюсь, я не ошибся квартирой?

– Не ошиблись, – Светлов протянул ладошку, прямую, узкую, жесткую, как досочка. – Иосиф Семенович Светлов. Ветеран труда. Активный участник Фонда мира.

– Очень приятно, – сказал Суриков и пожал протянутую ладонь.

– Прошу предъявить документы, – с неожиданной строгостью сказал Светлов.

Суриков вынул красную книжку.

– Позвольте?

Светлов взял удостоверение, подошел к окну, снял очки и, подслеповато щурясь, шевеля губами, прочитал текст. Потом надел очки, взглянул на Сурикова, на миг приподнял стекла ко лбу и сверился с фотографией. Извиняющимся голосом объяснил:

– Ходят слухи о мошенниках. Вы понимаете?

– Все нормально, – ответил Суриков.

Светлов вернул ему документ.

– Добро пожаловать, товарищ Суриков. Вы позволите вас так называть?

– Почему нет?

– Часто в кино к милиции обращаются «гражданин начальник».

– Это другой контингент.

– Понял. Прошу, проходите. Садитесь.

Светлов широким жестом показал Сурикову место у стола, покрытого зеленой вязаной из толстых ниток скатертью. Выждав, когда гость сядет, выдвинул второй стул и опустился на него. Худощавый, с мощными челюстями и выпирающими вперед зубами, с глубокими глазницами, лысый, как бильярдный шар, Иосиф Семенович являл собой образец регресса человека к дальним предкам. Он положил перед собой на зеленую скатерть руки с узловатыми пальцами, сцепил их, будто старался отгородиться от гостя рукотворным забором, развернул в его сторону большие, как у слона, уши.

– Я вас внимательно слушаю, товарищ Суриков. Очень внимательно. Что же в этом доме интересует нашу милицию?

– Нашу милицию интересует ваш сын Светлов Яков Иосифович. Где он?

– Я не должен предварительно заявить: клянусь говорить правду и только правду?

Старик Светлов чудил. Суриков сделал вид, что не замечает иронии.

– Нет, Иосиф Семенович, не должны. Итак, где же он?

– В отпуске. Вас это устроит?

– Меня устроит, а вас?

– Что вы хотите сказать? – в голосе Светлова прозвучала тревога.

– Он ушел в четверг?

– Нет, в пятницу.

– Это очередной отпуск?

– Нет, очередной он отгулял летом. Сейчас взял две недели за свой счет.

– Вроде бы не ко времени. Верно? Вас это не удивило?

– Удивило, – Иосиф Семенович уже не шутил. Что-то мешало ему острить.

– Не спрашивали о причинах? Ведь такой отпуск похож на бегство.

– Вы же знаете, какая теперь молодежь. На все один ответ: «Нормально». Поинтересовался насчет отпуска, ответ: «Надо». И все. Я таким образом с родителями не разговаривал.

– Куда он подался, вы знаете?

– Да, конечно. У меня в Ногинске живет брат. Андрей Семенович.

– Яков уехал на своей машине?

– Скорее всего. Во всяком случае, во дворе ее нет.

– Он у вас спрашивает разрешения, если ему нужна машина?

– Где там, – сказал с горечью Иосиф Семенович. – Теперь у молодежи это не принято.

– Вы помните номер своей машины?

– О! – произнес Иосиф Семенович с удивлением. – Эта тачка, извините, досталась мне ой как, чтобы я не помнил ее номер. Не только госномер помню. Номер кузова и двигателя здесь, – он расцепил пальцы и потер лоб. – А что, собственно, произошло?

– Видите ли, Иосиф Семенович, случилась беда. В четверг Яков заезжал на машине к Ножкину. Вместе с Маргаритой Квочкиной…

– Да, такой факт имел место. Я знаю. Рита зашла к Яше, и они уехали вместе.

– Так вот, Рита Квочкина пропала. Ее не было дома с четверга. А Ножкин и его друг Яковлев убиты…

– Господи, боже мой! – воскликнул Светлов потерянно. – Что же творится у нас? – Потом, осененный внезапным подозрением, спросил: – А причем здесь Яша?

– Вот это я и пытаюсь выяснить. Вечером он и Рита уехали к приятелям. Двое из них погибли. Рита исчезла. А Яков срочно уехал в отпуск. Вас это не наводит на размышления?