Катя увидела полковника Гущина — без пиджака, в одной рубашке, рукава засучены, галстук криво на боку, во рту крепко прикушена сигарета — ну точь-в-точь «злой коп», как его показывают в блокбастерах. Рядом с ним долговязый и невозмутимый субъект в сером костюме — скорее всего следователь. В дверях — могучего вида — просто горилла настоящая — оперативник, в черной форме спецназа, незнакомый Кате. С наручниками у пояса и таким выражением на лице, словно он сейчас, если только услышит команду, начнет всех тут мочить и крошить в капусту.

Однако вопрос, прозвучавший на записи, странно диссонировал со всей этой взрывной грозной ситуацией. Предельно вежливый и спокойный вопрос следователя в сером костюме:

— Вы не могли бы хоть на минуту перестать стучать по столу? Прекратить барабанить?

Камера медленно наехала на того, к кому обращались.

Катя увидела сидящего за столом мужчину. Темноволосого. Только что из протокола допроса ей стало известно, что Родиону Шадрину… вот этому мужчине за столом, всего двадцать пять лет. Но выглядел он намного старше — лет на тридцать пять. Очень худой парень, но с отечным опухшим лицом. Очень бледный. Опустив голову, он вперился в стол. Сам он сидел неподвижно, а вот руки его дергались, пальцы выбивали на крышке стола глухой четкий ритм. Очень быстрый ритм, рваный, назойливо сверливший тишину, наступившую после вопроса следователя.

— Хорош дурака валять! Думаешь, мы с тобой тут цацкаться будем?!

Гущинский бас — как из пушки.

Четкий отбойный ритм в ответ как дробь дятла.

— Прекратите, Родион, прекратите стучать! — Следователь сел напротив. — И отвечайте на наши вопросы.

Нет ответа. Нет реакции. Катя смотрела, как Родион Шадрин… да, вот таким она впервые увидела его на этой видеозаписи… барабанит. И бледное одутловатое лицо его не выражает ничего, и взгляд его темных глаз пуст. И лишь руки неистовствуют, продолжая отбивать четкий грохочущий ритм все громче, громче…

— Прекратить сейчас же!

Барабанная дробь пальцев.

— Да он же издевается над нами!

Гущин кивнул спецназовцу — мгновение, и тот молниеносно сдернул Шадрина со стула, пригнул его могучим рывком к полу, заламывая руки за спину.

В кабинете для допросов воцарилась тишина.

— Под идиота полного косишь… Думаешь, мы на это купимся, я на это куплюсь? — Гущинский бас теперь тих и зловещ там, на записи, как шипенье змеи. — Четыре девчонки за три недели… их кровь на тебе. Изуродовал, искромсал, убил… Удовольствие получал? Отвечай! Ты там вот так с ними наслаждался, кайфовал? А теперь тут у нас под дурака косишь, думаешь, это тебе все с рук сойдет? Отвечай, когда тебя спрашивают, сукин ты сын!

— Тише, спокойно, так мы с ним все равно ничего не добьемся. Я прерываю допрос, уведите арестованного.

Запись оборвалась. Катя сидела перед темным экраном ноутбука. Следователь просек — «злой коп» вот-вот выйдет за дозволенные рамки. А это недопустимо. Как ни крути, маньяк… «сукин сын», как его именует яростно полковник Гущин — больной.

Родион Шадрин психбольной… Это даже по лицу, по всему его облику можно понять.

Однако видеозапись на этом не кончилась. Возникла вторая часть. И здесь та же обстановка — кабинет для допросов в изоляторе и даже та же самая горилла из спецназа в дверях в качестве конвоира. Но вот народа в кабинете гораздо больше. Кроме Гущина и следователя еще знаменитый на все управление эксперт-криминалист Сиваков и двое медиков в синих робах.

Освидетельствование и личный досмотр задержанного. Медики ловко и быстро сняли с Родиона Шадрина толстовку и майку. Катя поняла, что эти вещи — чистые, то есть не предназначенные для биоэкспертизы и исследования ДНК. Для этих экспертиз изъята другая одежда и обувь при обыске в его квартире.

Шадрин позволял медикам делать с собой то, что они делали, подчинялся вяло и безропотно, словно тряпичная кукла. Его повернули боком к свету, к галогеновой лампе.

Гущин молча указал эксперту Сивакову на татуировку Шадрина. В очень необычном месте она была сделана — не на предплечье, а на боку, почти что на ребрах. Крупная татуировка. Они все очень внимательно рассматривали ее.

Разглядывала на видеозаписи и Катя. Не пойми что, какая-то геометрическая линия. В тот момент ей не показалось все это важным. Гораздо важнее было осознание того, что Шадрин не давал никаких показаний. Вообще не произносил ни слова. Медик поднял его руку вверх, давая возможность эксперту Сивакову сфотографировать татуировку крупным планом.

Катя видела, как пальцы Родиона Шадрина там, вверху, задвигались. Он словно щупал, перебирал пальцами воздух.

Или снова барабанил? Даже вот так.

— А у тебя тут премиленькое гнездышко!

— Такие хоромы!

— И сколько сладкого, конфет, это все нам?? Ох-х-х, мальчик, да тут все в шоколаде!

Феликс — молодой хозяин кондитерского бутика «Царство Шоколада» и фабрики, да, да, тот самый Феликс, по которому тайком вздыхала нежная Машенька Татаринова, Феликс — антикварный гот по образу жизни и по костюму, очень активно, непринужденно и страстно обслуживал столичных шлюх.

Сегодня днем он набрал один из своих излюбленных телефонных номеров и заказал девушек на дом. В семейный особняк конфетных магнатов, который после смерти его отца казался каким-то странно пустым, тихим, почти заброшенным со всей его внутренней великолепной отделкой, мебелью и комфортом.

Да, ведь они столько прожили за границей… Вот дом и зачах. Мать на этом настояла, и они покинули этот дом. Они с сестрой.

Феликс прислушался — нет, сестра наверху у себя, как всегда, что-то читает и учит. Вряд ли она спустится вниз — в гостиную или столовую. Она не одобряет домашних оргий. Она, конечно, способна устроить большой хай, если застукает его вот сейчас… сейчас… в таком виде…

— Ну, мальчишка, чего ты ждешь? Ложись, я приказываю! Нет, не так, на спину, я угощу тебя от души!

Шлюха Валерка — тонкая, как хлыст, с длинными ногами, взмахнула плетью.

Да, вид, возможно, не совсем пристойный сейчас у него. Даже совсем не пристойный. И сестрицу это, наверное, дико разозлит, возможно, грянет гром, если она спустится и увидит всех этих шлюх, но она никогда ни за что не донесет на него матери. Сестра не доносчик. И за это он ее уважает и даже любит по-своему.

Где-то там, в глубине души…

Очень глубоко…

— Ой, сколько же тут всего на столе! И какие конфеты, я в магазине таких никогда не видела… Это ваша фабрика такие готовит? А пирожные, просто пипец, как же вкусно, как же все это вкусно, сладко! Вы для «Азбуки вкуса» поставляете вот эти с шоколадом и с кремом? Божественно! Я, наверное, сейчас лопну! Ленка, да ты только попробуй, как тут все вкусно! И это все нам? Для нас?