Медальон на груди Ди испускал голубой свет.

— Не знаю, что там у тебя в рукаве, но оружие аристократов меня не страшит.

Ди без лишних слов оттолкнулся от земли. Он вознёсся в воздух быстрее молнии, от которой нет спасения, выхватывая на лету меч. Смертоносная сталь серебряной стрелой полетела в грудь графа.

Глухой хлопок…

— Что?

В первый раз на мужественном, обычно бесстрастном лице Ди возникло удивление. Его меч замер, зажатый между ладоней графа. Руки вампира сошлись примерно в восьми дюймах от заострённого конца клинка. Более того, Ди первоначально находился в гораздо лучшей позиции и ожидал от своего оружия явно большего, но, хотя он полностью вложился в удар, меч-«бастард» не сдвинулся ни на йоту, будто заворожённый.

Граф оскалился, обнажив клыки, и захохотал:

— Ну что, предатель? Вот ловкость, достойная истинного аристократа, не то что твой вульгарный мечишко! Когда доберёшься до ада, расскажи там всем, как ты удивился! — Зловещая фигура в чёрном сделала незаметное резкое движение. Возможно, граф воспользовался каким-то секретным трюком или дело тут в правильном приложении силы, но, как бы то ни было, Ди оказался не в состоянии разжать пальцы и выпустить рукоять меча. Вместе с клинком его отбросило в центр зала.

Однако…

У графа неожиданно перехватило дыхание. Он не услышал хруста ломающихся костей; юнец перекувырнулся в воздухе, точно кошка, и аккуратно приземлился на пол. Точнее, готов был приземлиться, поскольку пола у него под ногами не оказалось, и Ди, над головой которого трепетали поды взметнувшегося плаща, провалился в угольно-чёрную пропасть, внезапно разверзшуюся под ним.

Лишь когда заскрипела, становясь на место, крышка потайного люка, граф оглянулся. Из мрака за его спиной возникла Лармика.

— Примитивная ловушка, но, к счастью, мы всё-таки установили её, да, отец? Когда твоё хвалёное атомное оружие оказалось бесполезным, яма с кольями избавила нас от надоеды.

Она чарующе рассмеялась, но граф остался мрачен. Устроить ловушку он согласился весьма неохотно, лишь после настойчивых уговоров Лармики.

«Она не могла предвидеть сегодняшние события, — подумал вампир. — Но эта девушка, пусть она и моя дочь, иногда кажется совершенно непостижимым существом».

Встряхнувшись и скроив кислую мину, он сказал:

— В ту секунду, когда я отшвырнул его, ты дёрнула шнур люка — кто, кроме моей дочери, способен на такое? Но к лучшему ли это?

— Что — к лучшему?

— Вчера ночью, когда ты вернулась с фермы и рассказала о юнце, от которого мы только что избавились, твой тон и то, как ты объяснялась… Даже я, твой отец, не припомню, когда ты так негодовала, но и возмущение твоё было необычным, каким-то лихорадочным. Уж не влюбилась ли ты в прохвоста?

Губы Лармики, не ожидавшей от отца таких слов, сложились в не поддающуюся описанию улыбку; больше того — она облизнулась!

— И ты полагаешь, я могла позволить любимому мужчине свалиться туда? Тебе, как создателю, прекрасно известно, что за ад у нас здесь под землёй. Дампир он или нет, никому не выйти из этой кошмарной ямы живым. Но…

— Но что?

И снова Лармика жутковато улыбнулась, так что даже её отец, граф Ли, вздрогнул.

— Если он выберется оттуда при помощи одного лишь меча и собственных рук и ног, я отдамся ему телом и душой. Клянусь вечной жизнью и десятью тысячами кровавых лет истории аристократов, я люблю его — я люблю Ди, охотника на вампиров.

Теперь наступил черёд графа горько улыбнуться:

— Это ад для тех, кого ты презираешь, и ещё худший ад для тех, кого желаешь. Хотя не думаю, что кто-нибудь в нашем мире может предстать перед тремя сёстрами и выжить, чтобы рассказать после о встрече.

— Конечно же нет, отец.

— Однако, — продолжил граф, — если он спасётся и ваши пути вновь пересекутся, что ты станешь делать, если он отвергнет твои притязания?

Лармика ответила сразу, не раздумывая. Дико блеснувшие радостью глаза затуманили горячие слёзы, алые губы разошлись, острый язычок быстро, словно сам по себе, скользнул по ним.

— Тогда я нанесу смертельный удар — и не дрогну, и не промахнусь. Я вырву его сердце и отрублю голову. И тогда он действительно будет мой. А я — его. Я пригублю сладкую кровь, которая польётся из его ран, поцелую побледневшие спёкшиеся губы, потом вспорю собственную грудь, и пусть жаркая кровь аристократки польётся в зияющую дыру его горла.

И Лармика ушла, унеся своё невероятно ужасное, но такое пылкое признание в любви, оставив всё ещё гневающегося графа с самыми мрачными предчувствиями. Рука древнего вампира прижалась к левой стороне груди. Ткань плаща промокла насквозь. От крови. Хотя он вроде бы мастерски остановил клинок Ди, лезвие меча больше чем на дюйм погрузилось в бессмертную плоть. Пускай это всего-навсего какой-то ловкий боевой приём, но, в отличие от любой раны, полученной им в прошлых битвах, этот разрез ещё не затянулся, и тёплая кровь, источник жизни, продолжала течь.

«Вот человек, которого нужно бояться. У него даже может быть…»

Усилием воли граф выбросил из головы все мысли о том, что может случиться, если ему ещё раз доведётся сойтись с юношей в смертельном поединке. Если вспомнить, что поджидает щенка в подземном мире… У Ди нет и одного шанса на миллион выбраться на поверхность.

Граф уже повернулся, чтобы удалиться в свои тёмные покои, как шёпот юнца вновь возник в его мозгу. Слова, которые граф слышал некогда от августейшей особы. Грустная фраза, к которой ни один аристократ, почивший или ещё живущий, не может остаться равнодушным. Откуда мальчишке знать её?

Все мы случайные гости здесь.

— Сестрёнка, ты уверена, что нам не нужно ещё удобрений? — Озабоченный тон Дэна, поставившего последнюю пластиковую коробку на дно повозки, ощутимо задел Дорис. Как раз в этот момент Ди входил в ворота замка вампира.

Брат и сестра отправились в Рансильву — закупить припасов на месяц. Однако результаты поездки удручали. Старина Уотли, владелец местного магазинчика, обычно охотно приносил из кладовки то, чего не было на прилавках, но сегодня категорически отказался это сделать. Когда Дорис перечислила, что им нужно, Уотли с притворным сожалением заявил, что товары либо проданы, либо ещё не прибыли, хотя в углу, на самом виду, громоздились нужные ящики. Заметив их, девушка поинтересовалась, в чём дело, и тогда лавочник, помявшись, сказал, что все они отложены для другого покупателя.

Что ж, ясно. В этом городе лишь один человек настолько подл, чтобы причинить Дорис такие неприятности.