В дверь трейлера постучали. Он медленно поднялся на ноги и открыл. Это была Констанс. У нее в кульке лежала непочатая квинта виски.

– Джордж, я ушла от этого сукина сына, не могу выносить этого сукина сына больше.

– Садись.

Джордж открыл бутылку, достал два стакана, налил в каждый на треть вискача, на две трети – воды. Сел на постель рядом с Констанс. Она вытащила из ридикюля сигарету и зажгла ее. Она была пьяна, и руки у нее дрожали.

– Его чертовы деньги я тоже забрала. Я забрала все его проклятые деньги и отвалила, пока он был на работе. Ты себе не представляешь, как я страдала с этим сукиным сыном.

– Дай курнуть, – попросил Джордж.

Она протянула ему сигаретку, и, когда она склонилась чуть ближе, Джордж обхватил ее рукой, придвинул к себе и поцеловал.

– Ах ты сукин сын, – сказала она, – я по тебе скучала.

– Я скучал по твоим ножкам, Конни. Я в самом деле скучал по твоим хорошеньким ножкам.

– Тебе они до сих пор нравятся?

– Только гляну – и в жар бросает.

– У меня никогда не получалось с парнями из колледжа, – сказала Конни. – Слишком мягкотелые, хиляги. А этот дом в чистоте держал. Джордж, это как с горничной жить. Он все делал сам. Нигде ни пятнышка. Можно баранье рагу хоть прямо из сортира лопать. Живой антисептик, вот какой он был.

– Пей. Полегчает.

– И любовью заниматься тоже не умел.

– Ты имеешь в виду – не вставало?

– Ох, нет, вставало. Вставало постоянно. Но он не знал, как тетку осчастливить, понимаешь? Он не знал, что нужно делать. Все эти деньги, все это образование – и псу под хвост.

– Жалко, что у меня нет образования.

– Тебе и не нужно. У тебя есть все, что тебе надо, Джордж.

– Я просто двоечник. Все эти говенные работы.

– Я же сказала: у тебя есть все, что нужно, Джордж. Ты знаешь, как сделать, чтобы женщина была счастлива.

– Н-да?

– Да. А еще знаешь что? Его мамочка вокруг тусовалась! Его мамочка! Два-три раза в неделю приходила. И сидела. На меня таращилась, типа, я ей нравлюсь, а сама все время обращалась со мной так, будто я девка гулящая. Типа я большая гадкая потаскуха, которая у нее сыночка украла! Ее Уолтера драгоценного! Х-хосподи!

Какая срань!

– Пей, Конни.

Джордж уже допил. Он подождал, пока допьет Конни, взял у нее стакан, наполнил оба.

– Утверждал, что меня любит. А я говорила: “Посмотри на мою пизду, Уолтер!” А он не хотел смотреть на мою пизду. Он говорил: “Я не хочу смотреть на эту вещь.”

Эту вещь! Вот как он ее называл! Ты ведь моей пизды не боишься, а, Джордж?

– Она меня еще ни разу не укусила.

– Зато ты ее кусал, ты ее грыз, правда, Джордж?

– Полагаю, что да.

– И лизал ее, и сосал ее?

– Полагаю.

– Ты чертовски хорошо знаешь, Джордж, что ты с ней делал.

– Ты сколько денег прихватила?

– Шестьсот долларов.

– Мне не нравятся люди, которые грабят других людей, Конни.

– Именно поэтому ты – посудомойка ебаная. Ты честный. А он – такая жопа, Джордж.

Эти деньги он себе может позволить, а я их заслужила… и он, и эта его мамочка, и его любовь, его материнская любовь, его чистенькие маленькие тазики, и сортиры, и мешки для мусора, и новые машины, и освежители дыхания, и лосьоны после бритья, и его маленькие эрекции, и его драгоценная любовь. Все ради него самого, ты понимаешь, ради себя! А ты знаешь, чего хочется женщине, Джордж…

– Спасибо за виски, Конни. Дай-ка мне еще сигаретку.

Джордж снова наполнил стаканы.

– Я скучал по твоим ногам, Конни. Я действительно скучал по этим ногам. Мне нравится, как ты носишь свои каблуки. Они меня с ума сводят. Все современные женщины не знают, что они теряют. Высокие каблуки придают форму икрам, бедрам, заднице; от них появляется ритм в походке. Меня это по-настоящему заводит!

– Ты говоришь, как поэт, Джордж. Иногда у тебя это действительно получается. Ты просто чертовская посудомойка.

– Знаешь, чего мне в самом деле хочется?

– Чего?

– Мне хочется отхлестать тебя ремнем по ногам, по заднице, по бедрам. Мне хочется, чтобы ты трепетала и плакала, а когда ты затрепещешь и заплачешь, я тебе засажу в чистой любви.

– Я так не хочу, Джордж. Ты раньше никогда так не разговаривал. Ты со мной всегда обходился правильно.

– Задери платье повыше.

– Что?

– Задери платье повыше, я хочу больше видеть твои ноги.

– Тебе мои ноги ведь нравятся, правда, Джордж?

– Пускай на них свет прольется!

Констанс поддернула платье.

– Господи Иисусе черт, – вымолвил Джордж.

– Тебе нравятся мои ноги?

– Я обожаю твои ноги!

Джордж перегнулся через кровать и жестко залепил Констанс пощечину. Сигарета выскочила у нее изо рта.

– Зачем ты это сделал?

– Ты ебла Уолтера! Ты ебла Уолтера!

– Так и что с того, к чертовой матери?

– А то, что задирай платье!

– Нет!

– Делай, что говорю!

Джордж вмазал ей еще раз, сильнее. Констанс задрала юбку.

– Только до трусиков! – заорал Джордж. – Мне не очень хочется видеть трусики!

– Господи, Джордж, что с тобой произошло?

– Ты еблась с Уолтером!

– Джордж, клянусь, ты спятил. Я хочу уйти. Выпусти меня отсюда, Джордж!

– Не двигайся, а то я тебя убью!

– Ты меня убьешь?

– Ей-Богу, убью!

Джордж поднялся и нацедил себе полный стакан неразбавленного вискача, выпил и сел рядом с Констанс. Вынул изо рта сигарету и приложил ей к запястью. Она завопила. Он подержал бычок некоторое время, твердо, затем убрал.

– Я – мужик, малышка, ты это понимаешь?

– Я знаю, что ты мужик, Джордж.

– Вот, погляди на мои мышцы! – Джордж встал и напряг обе руки. Красиво, а, малышка? Посмотри на этот мускул! Пощупай! Пощупай!

Констанс потрогала его за одну руку. Потом – за другую.

– Да, у тебя прекрасное тело, Джордж.

– Я мужик. Я посудомойка, но я – мужик, настоящий мужик.

– Я это знаю, Джордж.

– Я не как этот твой дохляк сраный, которого ты бросила.

– Я знаю.