Приходилось ждать. Но где? В 1849 году в Чагресе, в этой глухой деревне, была всего одна гостиница, «Крисчен Сити», «лачуга с дощатым полом», где даже не подавали еды(16).

Непросто было золотоискателям договориться с местными жителями. Случалось, что, даже заплатив задаток за перевоз, бедолаги-пассажиры оставались без плавсредства. Пока беззаботные «аргонавты» отправлялись за багажом, их лодочники уплывали с другой группой искателей сокровищ, пообещавших заплатить дороже. Обманутым опять приходилось ждать, поминутно смахивая со лба пот, страшась призрака желтой лихорадки. Многие путешественники быстро поняли, что лучшим способом добиться толку от лодочников было расположиться в пирогах сразу после заключения сделки и не двигаться с места до самого отплытия, даже если придется провести в лодках всю ночь.

Наконец пироги пускались в путь. До Горгоны было около 130 километров и еще 10 — до Крусеса. Перед глазами путешественников открывались дивные красоты: по обоим берегам причудливо извивающейся реки высились девственные дремучие леса, изумрудной зелени кроны устремлялись к свинцовому небу «Вся пышная растительность вечного лета сливалась в единую удивительную непроходимую чащу», — отмечал Бейард Тейлор(17). Попугаи, цветы, обезьяны вызывали восхищение наших путешественников, а крокодилы приводили их в ужас. На привалах будущие золотоискатели спали прямо на земле, закутавшись в одеяла, или же — в полной блох лачуге какого-нибудь аборигена. Они то задыхались от влажной жары, то мокли под ливневыми дождями, то их нещадно жгло солнце. Их пожирали москиты, порой пробирала ознобом лихорадка. Сколько их умерло, не добравшись даже до Панамы?

Плавание на пироге заканчивалось в Горгоне или в Крусесе. Там путешественникам вновь предстояло заключать сделки с местными жителями; стоимость мулов неуклонно повышалась, так как спрос намного превышал предложение. Пытаясь экономить, многие «аргонавты» отправлялись пешком. Дорогу, ведшую туда из Крусеса, Эдуард Ожер описал как «непрерывную череду пропастей и болот. По обе стороны узкой тропинки тянулись глубокие расселины, которые в дождь наполнялись водой. Отвесные скалы возвышались подобно стенам древней крепости вдоль всего пути»(18). «Горгонская тропа не менее трудна и местами так узка, что по ней едва может пройти навьюченный мул», — сообщает Бенкрофт.

С какой радостью путники замечали вдали Панаму! Однако вид города угнетал. Панама «печальна и молчалива, как старинный погост»(19), — пишет Ожер. Ему вторили большинство путешественников. Хотя по-юношески беззаботный и оптимистичный Бейард Тейлор увидел ее другими глазами, назвав «одним из самых живописных городов американского континента», но и Тейлор был бы рад возможности как можно скорее отсюда уехать: «Четвертую часть местного населения унесла холера, косившая американцев. От эпидемии стали умирать многие пассажиры "Фолкона"»(20).

В апреле 1849 года на перешейке было уже около 2 тысяч американцев, пишет один из сорокадевятников Хирем Дуайт Пирс, и «не было надежды на скорый отъезд»(21). При Тейлоре в Панаме ждали корабля 700 человек.

В 1851 году положение улучшилось. Американцы начали строить железную дорогу, чтобы соединить оба океана. Панамская железная дорога — триумф предприимчивого ума янки — была открыта в 1855 году. Но уже с лета 1853 года иммигранты могли доехать до Горгоны на поезде.

Для непривычных к капризам местного климата англосаксов переход через перешеек оставался не менее опасным. Фрэнк Мэрриет, проделавший этот путь в 1852 году, сообщает, что он подхватил желтую лихорадку и что на последнем этапе путешествия он был настолько слаб, что все время падал с мула. По прибытии в Панаму попутчики, «которые все были совершенно здоровы», уложили его в постель. «Меньше чем за десять дней все заболевшие умерли, и уцелел лишь один я»(22).

Другой «аргонавт», Дж. Д. Борсвик, выбравший панамский маршрут в 1853 году, пишет: «На американцах болезнь сказалась очень сильно… Среди них было множество умерших»(23). И Сент-Аман, проживший несколько дней в Эспинуолл Сити, где начинается Панамская железная дорога, свидетельствовал, что многочисленные больные похожи на «призраков»(24).

С весны началась миграция через Большие Равнины. Она увлекла не только опытных первопроходцев, но также простых фермеров Запада и горожан, судивших о жизни в полевых условиях по воскресным рыбалкам или охотам. Путешествие это было долгим и опасным, и иммигранты не предпринимали его в одиночку. Они сбивались в многолюдные группы.

Главными местами сбора таких групп стали Сент-Джо и Индепенденс в Миссури, Каунсил Блаффз или Олд Форт Кирни в Айове, или же Новый Орлеан. На исходе зимы тысячи пионеров собирались в различных пунктах западной «границы» с повозками и скотом. Только в городе Индепенденс в начале апреля готовилась в путь тысяча иммигрантов(25). Весной 1849 года в Калифорнию через Большие Равнины отправилось 50 тысяч человек. Жадные до приключений молодые люди объединялись в горно-рудные компании. Но были и путешественники-одиночки, и семьи, и небольшие группы друзей и соседей, привлеченные калифорнийским миражем, которые также присоединялись к крупным караванам.

Чарлз Эдвард Пенкост, квакер-сорокадевятник, выехал из Сент-Джо в конце апреля 1849 года с «Пиорайя Компани».

«Наш караван, — пишет он, — состоял из сорока четырех упряжек. В семнадцать повозок были запряжены мулы, в остальные — быки». В замкнутом мирке каравана оказывались проповедники, врачи, адвокаты, фермеры, механики, рабочие, фармацевты, моряки… «Некоторым из них было больше шестидесяти пяти лет, среди них были даже инвалиды»(26).

Порой в караванах насчитывалось до 120 повозок. Были и тяжелые конестагас, эти «шхуны прерий», которые позже увековечил кинематограф, и всякого рода двуколки, битком набитые пожилыми путешественниками, малыми детьми, провизией, постельными принадлежностями, палатками, земледельческими орудиями и прочими необходимыми грузами. Мужчины и женщины либо шли пешком, либо ехали верхом на лошадях по обе стороны каравана, чем-то напоминающего стадо. Самые бедные путешественники толкали перед собой ручные тележки. Были и группы молодых людей, которые с мешком за плечами шли пешком до самой Калифорнии — больше 3500 километров.