Опять в их беседу вмешался аппарат телефонной связи.

– Да! – схватился за трубку Нетунаев. И его бледное лицо сразу начало багроветь. – Да ты что! Немедля, немедля! Где, точно где? Кто поехал? Комиссару доложил? Подключай Звягинцева!

Дед вбил трубку в рычаги.

– Вот видишь! А ты тут сидишь рассусоливаешь! Взорвался паровоз, который формировал составы в депо Ленинград-Витебский! Диверсия и ничего другого!

– И опять бессмысленная! – Шепелев оторвал себя от стола, бросил карандаш к телефонам. И тоже повысил голос: – И не последняя! Вот ради чего я и пришел к тебе! О чем и говорю! Но зато, – капитан показал на телефон, – теперь легче будет тебя убедить.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь! – кричал Дед. – Я знаю – у нас враг, диверсант, его надо найти, задержать и разобраться!

– Не успеем разобраться! – перекричал капитан своего командира, потом помолчал секунду и заговорил нормальной громкости голосом: – Я могу сказать, как осуществили диверсию в депо. Взрывчатка, закамуфлированная под уголь, подброшенная в паровозный тендер. Заурядный диверсионный прием, которому обучают в абверовских спецшколах. Но чтобы его использовали в мирное время, слышу впервые. И сколько, как думаешь, мы будем искать сегодняшних диверсантов? А сколько у нас в запасе? Дай бог день имеется! Я нашел всего одно объяснение бессмысленной и поспешной диверсии с убийством. Оно в том, что должны быть еще и другие. И вот пожалуйста! И все вместе они подчинены одной цели – отвлечь нас, оттянуть на них наши силы. Я раскладывал пасьянс и так, и эдак. Не нахожу объяснения приемлемей.

– Товарищ Шепелев! – Дед высоко поднял голову, пощупал, застегнут ли на крючок воротник френча. Капитану стало понятно, что с ним сейчас будут говорить как с подчиненным, с соблюдением субординации и без обсуждения приказов. И он попробовал опередить Деда:

– Будут еще акции, Георгич, и, думаю, серьезней паровоза. Среди мелочей врагу нужна одна сильная, бронебойная акция. Скажем, покушение на товарища Жданова.

Дед вытаращил глаза:

– Да ты точно с глузду съехал, хлопец!

– Съехать я, может быть, и съехал, однако видишь, – капитан показал на телефон, – моя заумь подтверждается. Жданов еще не самое страшное, Георгич, – Шепелев правильно рассчитал, что упоминание секретаря ленинградского облисполкома заставит Деда слушать его дальше. – Вот от чего нас отвлекают, а? Где предполагается главный удар, по чему, ради чего затеяна свистопляска? Чья разведка старается?

– Ты представляешь, капитан, что будет, если ты прав? Если товарища Жданова…

– Дед, давай считать, что я прав. И мне нужна твоя помощь.

Старший майор Нетунаев устало обессиленно на стул.

«Надо было со Жданова и начинать, – капитан был собой недоволен. – Лучше надо строить разговоры».

– Что ты от меня хочешь? – Нетунаев сидел на стуле боком, повернувшись к капитану в профиль.

– Я должен заниматься той акцией, для которой готовится прикрытие. Вычислить кто, где и когда.

– Да тот же Алянчиков спросит…

– Для всех я работаю по диверсии на «Красной заре». Кстати, одного человека я на это дело действительно отряжу. След дохлый, но пробовать надо. Дед! Какой бы шорох и переполох у нас не поднялся, прикрой меня. Сделай так, чтоб обо мне забыли.

– Хорошо, – покорился Нетунаев.

– Но это не все, Дед.

– Чего тебе еще? – обречено спросил Нетунаев.

– Мне нужно, чтобы в случае необходимости, если я тебя попрошу, ты задействовал все наши мощности. Бросил бы всех и все, куда я скажу. Боюсь, без этого будет трудно. Ты со своего уровня можешь это обеспечить.

– И как я это объясню руководству?

– Оперативной необходимостью. Я понимаю…

– Ничего ты не понимаешь, – устало перебил Нетунаев. – Если ты ошибешься или напортачишь, или ничего не добьешься, то потом начнут разбираться и меня…

– И меня, Георгич, тоже, еще раньше.

– Постой, постой, хлопчик! – вдруг оживился Дед. – Ты гуторишь, что отвлечь хотят, да? А ведь враги ж не дураки, поймут, что мы еще бдительнее станем, землю рыть начнем, город переворачивать, удвоим зоркость, доппроверки, усиленный режим.

– Вот, – хлопнул себя ладонью по колену Шепелев. – Это то, что меня самого сбивало с толку, рушило мою версию. Но, кажется, я нашел верный ответ. Враг знает, как мы работаем в чрезвычайных ситуациях, знает наши слабости. Он как-то хочет использовать чрезвычайщину себя на пользу. Как – сказать пока не могу. Враг собирается убить двух зайцев: отвлечь нас от основной операции и извлечь выгоду из нашего переполоха.

– Ой, хлопец, что-то сложно у тебя выходит.

– Ты можешь мне поверить, Дед? Тут можно только опередить. Если этого не сделать, то враг доведет дело до конца и будет уже поздно что-то исправить.

– Ладно… – Дед махнул рукой. – Я знал, что пропаду из-за тебя. Раньше, позже – без разницы. Иди, мне комиссару звонить треба…

* * *

Он понял, что его так сильно раздражает. Он ждал другого. Нет, он, разумеется, не рассчитывал очутиться среди хаоса и запустения, он знал, что Сталин в промышленных центрах, в крупных городах создал показное, фасадное благополучие. Магазинные полки не пустуют, нет перебоев с продуктами, исправно работает транспорт. Он знал, что весь город покрыли трамвайными путями и троллейбусными линиями, переплели автобусными маршрутами. Знал, что город строится и мог в этом убедиться, глядя в окно троллейбуса.

Они подъезжали к окраине города, к Нарвским воротам. Вокруг стояли возведенные недавно дома, а рядом вовсю продолжалось строительство. Вот она воочию, сталинская архитектура, подумал Навроцкий. Громоздкость, прямолинейность, настраивающая на невозможность компромиссов и примирения, а также некоторая помпезность и основательность – мы здесь встали на века.

Все это он себе примерно так и представлял. Улицы вылизаны. Совсем нет нищих на улицах (а он помнил, сколько их здесь сидело и бродило до переворота – в лохмотьях, с закатанными рукавами и штанинами, обнажающими гнойники и язвы, с железными кружками в руках). Да, верилось как-то, глядя вокруг, что уличная преступность задавлена, выкорчевана и по ночному Ленинграду бродить безопасней, чем по ночному Петербургу. Все это он себе примерно таки представлял.

Но люди… Людей он ожидал увидеть иных. Думал, что в глазах у каждого советского человека обнаружит затаенный страх. Уловит токи угнетенности, забитости. Ему казалось, он разглядит на шеях советских граждан невидимый свинцовый шар, а в глазах надежду когда-нибудь сбросить его. Однако он ошибся. Люди как люди. Будто то, чем они живут и есть нормальная человеческая жизнь. А они живут как ни в чем не бывало, решая какие-то свои частные проблемы. Даже жизнерадостны. Довольны. Вот прямо перед ним сидят две девушки и щебечут, хихикая, доносятся мужские имена. Кто-то сзади обсуждает футбольный матч, а там спорят, нападет ли Англия на Германию или наоборот.