Тяжело вздохнув, я наклоняюсь и развязываю шнурки, затем осторожно снимаю обувь и носки. На меня, как всегда, накатывает все случившееся. Понимать, что едва выносишь вид самой себя, это… Не знаю, что это и как это определить, но от этого так больно, что я с трудом удерживаюсь на ногах.

Каждый раз это борьба. Каждый день. Всегда.

Закатываю джинсы, только чуть-чуть. На большее я сегодня не способна. Пальцы не могут удержаться и скользят по коже, по местам, что похожи на минное поле и доказывают, что это не сон. Что все случилось на самом деле.

Наконец я трогаюсь с места, чувствуя почву под босыми ногами, землю, траву, кусочки дерева, камешки – и прохладную воду озера. Она сначала омывает пальцы ног, шаг за шагом поднимается выше, пока не достигает щиколоток. Дальше я не иду. Незачем.

Я развожу руки в стороны, откидываю голову назад и закрываю глаза.

– Ханна? Ханна, ты слышишь меня? – словно издалека, до меня доносится растерянный голос Иззи, я чувствую на своей руке ее ладонь.

– Пожалуйста, прошу тебя, очнись!

– Дай ей время. – Папа. Он тоже здесь.

– А что, если она так и будет всегда спать? Она бы этого не хотела! Она должна быть со мной!

– Она и будет с тобой, золотко, – говорит мама. – Врач считает, что все будет хорошо. Но Ханна еще слишком усталая. Завтра ты сможешь ее разбудить.

Я с усилием открываю глаза, они горят так же, как и легкие. Я вижу слезы в маминых глазах и улыбку облегчения на лице папы. Иззи, которая смотрит на меня сперва с радостью, а затем с упреком. Я очень четко слышу ее голос.

– Ханна, ты должна была сказать мне, что тебе нужны крылышки! Я не знала, что ты птичка. Птички не плавают, они летают!

Голос Иззи продолжает звучать во мне, наполняет и согревает меня изнутри. С этого момента она была рыбой, которая не нуждалась в крылышках, но умела плавать, а я птицей, которая спрятала свои крылышки и не хотела заходить в воду. Иногда она называла меня птичкой, даже когда мы давно перестали быть детьми. Разумеется, она знала, что никакие мы не рыба с птицей и что мне повезло, что мама тут же вытащила меня из воды, так же как и я знала, что это мучило Иззи больше, чем она признавалась.

Главное, что ничего не стряслось. Все наши проделки, в конце концов, заканчивались хорошо. Нам везло. Мы всегда были начеку. До того самого дня. Я свернула с безопасного пути и привела нас туда, где никогда уже ничто хорошо быть не может.

Руки у меня дрожат от напряжения, но я не осмеливаюсь пошевелиться. Потому что тогда придется оставить воспоминания в прошлом и вернуться в настоящее.

Но наконец у меня не остается выбора, я опускаю онемевшие руки, в которых теперь покалывает, и поднимаю запрокинутую голову, чувствуя, как затекли мышцы шеи. Я кривлюсь от неприятных ощущений, но оно того стоило.

Место здесь чудесное – чудесное для того, чтобы посылать сообщения Иззи. Я вернусь этой ночью. Я возьму с собой письма. Сюда, где птица встретится с рыбой.

Решительно повернувшись, я спотыкаюсь от испуга. Там стоит парень. Я чувствую себя так, словно меня застали врасплох, снова захожу глубже в воду, потому что не хочу, чтобы он видел мои ноги, мою кожу. Иду до тех пор, пока брюки полностью не намокают, и не спускаю с него глаз. Он продолжает с серьезным лицом стоять, где стоял, в драных джинсах, красной футболке, смешной бейсболке, босиком. У него с собой гитара, что сверкает чудным коричневым блеском. Все руки в татуировках. Я уже видела его в автобусе. Он спал. Прищурив глаза, я раздумываю. Но где же он был потом? На общем собрании его не было. Кто он?

Я обхватываю себя обеими руками, чувствуя все большую растерянность, но не могу выйти из этой ситуации, не могу пошевелиться. Избегая его взгляда, делаю вдох и выдох, снова и снова. Я тебя не вижу, а ты не видишь меня, звучит у меня в голове голос Иззи. Если бы все было так просто.

Я мысленно считаю «раз, два, три, четыре» и опять сначала, дыши, Ханна, дыши.

Затем я слышу шелест листьев, треск дерева. Он уходит.

Интересно, как долго он там стоял и что видел. Очевидно, только немую девчонку, что замерла у озера с закрытыми глазами и руками, расправленными, как крылья. Ничего необычного и все же так неадекватно.

Ведь мы не неизвестно где и неизвестно когда, а в этом лагере в этот день.

Ее зовут Ханна. Ей семнадцать лет. После того как умерла ее сестра-близнец, она перестала разговаривать, и ее экстренно приняли в школу. В личном деле, которое Пиа дала мне и Яне, сведений ненамного больше. Или ничего больше неизвестно, или нам не должно быть известно больше. Как правило, верно последнее. Какая информация кому необходима, решает Бен. Интересно, что он утаил в случае Ханны?

Вообще-то я хотел пойти к озеру и поиграть на гитаре неподалеку от того места, где обнаружил ее. Там над водой торчит ствол дерева, на котором идеально сидеть. Но, увидев, как она молча и неподвижно стоит по щиколотку в воде, я не смог идти дальше. Думал, она меня заметит, но она не замечала. Я ждал и ждал, сам не знаю почему.

Уже при заезде мне бросились в глаза иссиня-черные волосы, так не подходящие к ее лицу.

Я иду назад к лагерю и вспоминаю свой первый приезд сюда. Первый, который должен был стать и последним. Сюда приезжают в самом начале и никогда потом. Я – исключение. Думаю, значение этой вылазки в лагерь понимаешь, только когда покидаешь «Святую Анну». Оглядываясь назад. Так, как я теперь. Что в этом ненормального? Уходя, боишься точно так же, как в то время, когда приехал. Некоторые никогда не согласились бы с этим, но я знаю, потому что именно это сейчас и переживаю.

Ноги несут меня к палатке, я избегаю взгляда Пии, она и так видит слишком много, и стараюсь не встретиться с Яной, потому что никто не в силах вынести столько радости сразу. Проскальзываю в палатку, осторожно откладываю гитару в сторону и ложусь на матрас. Я остаюсь. При этой неописуемой чертовой жаре и духоте, от которой у меня пот течет по затылку, я остаюсь. Пиа с Яной знают, что в этот раз я ни два ни полтора. Вожатым я был, но в этот последний раз только числюсь им, потому что в душе опять становлюсь подопечным. Из помощника я опять становлюсь тем, кому требуется помощь. Поэтому они называют меня гостем.

Я снимаю бейсболку, хватаю наушники и получаю свою ежедневную дозу музыки. Если не с помощью гитары, то хотя бы так. Закрыв глаза, пытаюсь проглотить тяжелый ком в горле. Слышу, как Бен говорит, что я никогда не был проблемой. Что со мной все в порядке. Но что происходит, когда с тобой самим все в порядке, а вокруг тебя – нет? Не становишься ли ты тогда частью хаоса?