Колесов долго колебался, куда пойти вначале: тестировать прибор в квартире или расспрашивать соседей? Первое казалось проще и привычнее, поэтому он оставил это напоследок.

В файле кратко сообщалось о трех соседях Леонхарда Яновича по этажу. Семья из четырех человек, где мать – учительница в школе, отец – менеджер транспортной компании и двое детей – погодки, школьники. Холостяк сорока трех лет, безработный, перебивается случайными заработками. И одинокая старушка.

Костя прикинул, кто мог чаще всего общаться со стариком ученым. Семье явно не до него. Там работа, дети, школа, стирка, готовка. Такие обычно общаются с соседями, если у них дети подружились, тогда и взрослые приятелями становятся. Или же если сосед – немощный пенсионер, которому нужна помощь. Тогда учительница могла бы проведывать его, покупать лекарства, продукты. Но Петмансон был бодр практически до последних часов жизни. Сорокалетнему безработному вроде бы тоже без надобности общаться с пенсионером, пусть даже светилом науки. Будь он сам ученый или инженер – его могли заинтересовать разговоры с крупным ученым, но сосед подрабатывал то водителем такси, то грузчиком, то курьером. Вряд ли такой человек увлекался кармографостроением.

Оставалась пенсионерка. Примерно одного возраста с Леонхардом Яновичем, детей нет, сидит дома. Скучно, наверное. Шанс, что она периодически заходила на чашку чая к соседу, был высок.

Подъезжая к знакомой кирпичной башне, Костя уже знал, что делать…

– Фохао. Оперуполномоченный Колесов. – Он раскрыл удостоверение и поднес к щели между дверью и дверным косяком так, чтобы читалась фамилия. – Вы Василиса Степановна Мишкина? У меня к вам разговор… Я войду?

Испуганный взгляд был ему ответом.

– Да, конечно, проходите… – наконец словно очнулась седая сухонькая пенсионерка, с лязгом сняла цепочку и распахнула дверь. Черно-белая кошка высунула нос из комнаты, увидела чужака и юркнула обратно.

Костя только сейчас сообразил, что с последнего дежурства так и не помыл сапоги. И хотя грязь давно засохла, разгуливать в них по квартире, где пахло лекарствами, показалось невежливым. Он начал разуваться, но Василиса Степановна всполошилась:

– Что вы, что вы! Не надо! Идите так!

– Наслежу ведь.

– Ничего страшного!

Костя кивнул. По его опыту, споры со стариками занимали массу времени, а в итоге все равно приходилось делать, как им хочется, даже если это нелогично, неправильно, а то и вовсе вредно. Он лишь скинул в коридоре пальто и прошел вслед за хозяйкой на кухню.

– Хотите чаю? С печеньем. А еще у меня варенье есть, абрикосовое, без косточек, сама варила.

– Обожаю абрикосовое варенье! – соврал он. – Сто лет его не ел. Увы, его почти никто сейчас не делает, а в магазине не то, совсем не то.

– Кушайте-кушайте, у меня целая банка! – засуетилась старушка.

Костя придвинул большую чашку с бледно-желтым чаем и вазочку с вареньем. Ничего. Если надо, он готов съесть даже пачку лакричных конфет и не поморщиться.

– Василиса Степановна, вы же общались с Леонхардом Яновичем?

– Мы соседи, как не общаться? То лампочка перегорит, а мне нельзя на табуретку залезать, голова кружится, то деньги надо собрать на ремонт двери в подъезде, то еще чего. Неужто его убили?..

В ее глазах плескался страх, разбавленный любопытством, и Костя понадеялся, что разговор пойдет легко.

– Вы понимаете, я не могу этого рассказать. Тайна следствия… – многозначительно посмотрел Колесов и отхлебнул чаю. Тот, конечно, оказался отвратным. Пенсионерка экономила на заварке. – Расскажите, пожалуйста, что он был за человек.

– Да что рассказывать… Хороший человек! Добрый. Хоть и профессор, а никогда не отказывал, ежели помощь нужна. Приветливый такой… и дверь подержит, и вперед себя пропустит, и сумки мне как-то доносил до квартиры.

– Странностей за ним не замечали?

– Каких странностей?

– Может, пропадал куда-нибудь надолго. Или приходил к нему кто необычный. Или, может, он говорил вам что-то странное. Что-нибудь про следующую жизнь или про прошлую…

Мишкина в растерянности теребила кухонное полотенце.

– Ничего такого не замечала. Ну пропадал, но он, говорят, часто на сиптозиумы ездил…

– Симпозиумы?

– Да-да. На них. Гости бывали, конечно, тоже, но я же не следила. Это вам лучше у Юлии Дмитриевны спросить! Она постоянно отслеживает, кто пришел, кто ушел. Ноги у нее болят, почти не ходят, вот и сидит сутками напролет у окна, пялится, все ей интересно, кто к кому ходит, кто о чем говорит, сплетни по всему подъезду собирает.

– Спасибо, спрошу. В какой она квартире?

– Да в первой. Как раз окна рядом с входной дверью.

Костя сунул в рот ложку с вареньем, покивал, мол, вкусно и продолжил:

– А Леонхард Янович был верующим? Ходил ли в дацан?

– Да я что-то не замечала. С праздниками поздравлял, но ни Будды, ни благих символов я у него в квартире не видела.

– Ни с кем не ругался в последнее время?

Мишкина пожала плечами:

– Не слышала. Он вообще ни на кого голос не повышал. Хороший человек был, как жаль, что вот так быстро, в один день, сгорел.

– В день смерти тоже ничего необычного не видели и не слышали?

– Я телевизор весь вечер смотрела, потом спать легла. Все как обычно.

Черно-белая кошка вбежала в кухню и прыгнула Косте на колени, включив урчалку.

– Маруся, да что с тобой?! Ты будто в детство впала, – Василиса Степановна смахнула ее полотенцем. Тогда Маруся начала тереться о Костин сапог.

– Иди, иди отсюда! – прогнала ее старушка и закрыла дверь на кухню. – Вот и в ночь, когда Леонхард Янович умер, эта егоза прыгнула на меня и давай башкой тереться. Не знаю, может, она так на новый корм реагирует? Или правда в детство впадает. Сто лет ее такой возбужденной не видела.

Костя вздрогнул, но не показал виду. Это могло быть все что угодно. Начиная с того, что кошка просто почуяла смерть и реинкарнатора, заканчивая… реакцией на новый корм.

Колесов еще раз похвалил варенье, отказался от баночки с собой и распрощался с пенсионеркой.

– Оперуполномоченный, говорите? Дайте-ка ваше удостоверение.

Костя просунул его в щель. Эта старушка оказалась не слишком-то приветливой. Впрочем, после изучения «корочки» дверь все же открыла, хотя и смотрела настороженно.

– Сапоги снимайте, нечего мне грязь разносить. – Голос у Юлии Дмитриевны оказался командный, громкий, он напомнил бас Данзара.

Чаю ему не предложили, хоть и провели на кухню. Впрочем, Костя лишь порадовался этому. Второй вазочки варенья он бы не пережил. Из окна действительно открывался прекрасный вид на входящих в подъезд.