– Не понимаю, о чем вы? – Вишневецкая разговаривала будто сама с собой, глядя в окно и беспрестанно затягиваясь сигаретой.

– С вами хотели поговорить на кладбище, – напомнил Крячко.

– А! Ну, конечно, ведь лучшего места для разговора не придумаешь! – саркастически сказала Вишневецкая. – А вам не кажется, что такие повадки попахивают мародерством?

– Ничуть не кажется, – покачал головой Крячко. – Дело неприятное, конечно, но такова специфика. Нам же нужно как можно скорее найти убийц вашего мужа. А время уходит, улики исчезают, свидетели забывают, что видели, ну, и так далее… Вы как супруга оперативного работника должны бы это понимать. Впрочем, ваши семейные отношения явно оставляли желать лучшего, верно? Наверное, в душе вы испытали облегчение? Теперь у вас развязаны руки…

Крячко ожидал взрыва, но Вишневецкая выдержала удар и лишь с презрительной жалостью заметила:

– Да что вы понимаете, психолог! Ваши семейные отношения образец, что ли? Вы на себя посмотрите.

– Да мне-то что! – легкомысленно сказал Крячко. – Я – холостой.

– А-а, ну тогда понятно, – отозвалась Вишневецкая. – Сапожник без сапог. Действительно, с вашими достоинствами, наверное, трудно завлечь даже самую глупую женщину.

– Наверное, – пожал плечами Крячко. – Но суть дела ведь не в этом. Давайте будем считать, что у нас с вами ничья, и поговорим все-таки о деле. Или вы боитесь?

Вишневецкая медленно обернулась к нему. Их взгляды встретились. В серых глазах женщины не было ни капли страха, и Крячко понял, что может засунуть свои скоропалительные выводы куда подальше. Все было не так просто.

– Я боюсь одного, – раздельно произнесла Вишневецкая. – Что теперь вы будете на каждом углу трепать мое имя и имена близких мне людей. Вот этого я боюсь. Все остальное – плод вашей убогой фантазии, опер!

– С фантазией у меня действительно небогато, – добродушно признался Крячко. – Меня больше интересуют голые факты. Вот, например, такой факт, что вы не слишком-то убиваетесь по трагически погибшему мужу. Это наводит меня на всякие неприятные размышления. Я читал ваши показания. Там не было ни слова о вашем друге. Похоже, вы и сейчас не расположены об этом говорить, но это не беда – я запомнил номер «Опеля».

– Не сомневаюсь, – сухо ответила Вишневецкая. – Догадываюсь, какую схему вы уже выстроили в своей бедной головушке. Неверная жена, разгневанный муж, злодей-любовник, труп в багажнике… Все это чепуха, опер! Да, у меня есть любовник. Но он порядочный человек, художник и никогда даже мухи не обидел. На убийство он не способен. Да и Вишневецкий никак не годился на роль разгневанного мужа. Если он даже и догадывался о существовании моего друга, то вряд ли это могло подвигнуть его на какие-то решительные действия. Его интересовало совсем другое. Наверняка до самой последней минуты он боролся с преступностью. Он был одержимый, понимаете? У одержимых не бывает личной жизни.

– Иногда бывает, – не согласился Крячко. – Когда жена понимает мужа…

– Теоретик! – зло усмехнулась Вишневецкая. – Когда-то мне тоже казалось, что я понимаю Анатолия. Но улетали годы, а жизнь не менялась. Вернее, менялась в худшую сторону. Молодость уходила, вырастали дети, а мой муж словно ничего этого не замечал. В нашем доме всегда было пусто, тихо и тревожно. Если муж одаривал нас своим обществом, то очень ненавязчиво. Дома он всегда молчал и тупо смотрел телевизор – отходил от своих подвигов… Наверное, я эгоистка, но его тоже вряд ли можно было назвать альтруистом. Скорее мрачным, тоскливым мизантропом, если вам известно значение этого слова.

– Я много слов знаю, – успокоил Крячко. – Хотя по моему лицу об этом никогда не догадаешься. Например, я знаю такое слово, как «долг». И еще «пафос». И как бы пафосно это ни звучало, ваш муж до конца выполнил свой долг.

– Перед кем-то – может быть, – горько сказала Вишневецкая. – Только не перед семьей.

– Это спорный вопрос, – возразил Крячко. – Его детям будет чем гордиться. Немногие отцы могут этим похвалиться.

Вишневецкая ожгла Крячко злым взглядом и бросила в раздражении:

– Вы сами не понимаете, что за чепуху вы городите! Чем гордиться его детям? Тем, что отцу проломили голову бутылкой? Бред какой-то! Да вы сами только что предполагали, что это мог сделать мой любовник. Ничего себе, смерть героя!

Она швырнула окурок в пепельницу и вытряхнула из пачки еще одну сигарету. Крячко с завистью посмотрел, как она закуривает, но решил не испытывать судьбу. Его второе «я» и без того уже испытывало раскаяние за то, что он так круто взял в оборот бедную женщину. Его первое «я» было, наоборот, довольно – Вишневецкую удалось быстро разговорить, а это было главное.

– Каюсь, Любовь Николаевна! – поднял вверх руки Крячко. – Вначале я и в самом деле представил себе нечто подобное. Но только в порядке бреда, уверяю вас! Просто мозг сыщика так устроен, что он в считаные секунды перебирает множество версий, включая и самые невероятные…

– Знаю я, как устроен мозг сыщика, – перебила его Вишневецкая. – Это мозг ненормального. Я предлагала ему перейти в адвокаты. Он не захотел. А имел бы все – деньги, уважение, покой, наконец. Но он предпочел погубить и свою жизнь, и жизнь детей… Уверяю вас, они не скоро отойдут от такой травмы! Ведь они все равно любили отца, хотя видели его реже, чем какого-нибудь Децла, или кто там у них сейчас в моде…

– А вы тоже не слишком близки своим детям, Любовь Николаевна! – укоризненно заметил Крячко. – Не знаете, чем они увлекаются. Адвокатура отнимает много времени, а?

– Да какое вы имеете право рассуждать об этом? – вспыхнула Вишневецкая. – Это мои дети! Все, что им нужно, я им даю! Пусть я не знаю их увлечений, но на все у меня не хватает времени. Приходится чем-то жертвовать.

Внезапно наступила пауза, в течение которой Вишневецкая и Крячко, не глядя друг на друга, обдумывали какие-то тайные мысли, а потом Крячко вдруг сказал:

– Я ценю вашу откровенность, Любовь Николаевна, честное слово! Вы – сильная женщина и во многом, наверное, правы. Я даже согласен принести вам свои извинения за некоторую вольность, которую допустил вначале. Признаюсь, я был очень обижен за товарища и не сразу сообразил, что в любви нет ни правых, ни виноватых. Наверное, это пресловутый мужской шовинизм, извините! В конце концов, с Анатолием Викторовичем вы были, судя по всему, квиты. Вы понимаете, о чем я?

Вишневецкая подозрительно уставилась на него.

– Нет, не понимаю, – осторожно сказала она. – А о чем вы?

Крячко озадаченно потер нос. Неужели она ничего не знала о любовнице мужа? Или этой любовницы не было? Как важно сейчас получить точный ответ!

– У меня есть информация, что Анатолий Викторович имел любовницу, Любовь Николаевна, – сказал Крячко. – Вам об этом было известно? Для меня очень важен этот вопрос, поэтому прошу ничего не скрывать – рано или поздно мы все равно доберемся до сути, вы же понимаете…