– Неудивительно, коли он ее труп обнаружил. Я думаю, такое с мирным обывателем, научным сотрудником, не каждый день случается.

– Так-то оно так, – Крячко достал из пачки сигарету, прикурил, затем протянул пачку Гурову. Тот отказался. – Но, понимаешь, посмотрел он на мои ритуальные танцы с отверткой вокруг прибора, и вижу я – в глазах у него явственный ужас полыхнул, такое ни с чем не спутаешь.

– Ого! Думаешь, догадался, кто ты есть в самом деле?

– А вот это – вряд ли, – очень серьезно возразил Крячко. – Потому как уже через час бледность физиономии и выражение затравленного зайца у него почти проходят. Видимо, поразмыслил и понял, что не настолько я страшен, как показалось. Дальше интереснее – подходит Александр Григорьевич ко мне поближе и этак тихо, чтобы никто не слышал: «Вы, – говорит, – ничего лично мне сказать не хотите?» Я, работая под дебила, хоть ясно вижу, что он уверен – никакой Станислав Васильевич Крячко не инженер, отвечаю с наивной улыбкой: «Рано делать выводы о причинах сбоев в работе прибора. Вот завтра-послезавтра что-нибудь скажу», а сам наблюдаю за реакцией. Вижу, что бояться он перестал. Но не вообще перестал, а конкретно меня. А сам себе тихонько думаю, за кого же он меня принял сперва? И представь, совсем уже под конец рабочего дня, как раз когда ты дедка-охранника ко мне подослал с радостной вестью о твоем прибытии, он вдруг отзывает меня в сторонку: «Давайте встретимся с вами завтра утром, Станислав Васильевич. Пора. Боюсь, что времени у нас с вами осталось совсем немного. Только не здесь. Не на рабочем месте, там много посторонних нежелательных глаз и ушей. А лучше вот... чуть наискосок от нашего главного входа имеется такая славная забегаловка „Казачий стан“. В девять, а лучше минут на двадцать пораньше, там и присядем. Кофейку попьем, хоть этот напиток вам за сегодняшний день, думаю, опротивел. Потом, поговорив и решив, что нам дальше делать, пойдем на службу. И передайте своим шефам, Николаю в частности, что я под прицелом. Уже неделю. Лучше бы вам меня прикрыть. Не в том дело, что я много знаю, просто никто не сможет сейчас работать с вами так грамотно, как я».

Станислав помолчал, аккуратно затушил недокуренную сигарету.

– То есть, Лев, он меня принимает за подсылку из какого-то местного крутого криминала! Надеется на мою помощь, значит, припекло его всерьез, причем, скажем так, с «другой стороны» припекло. Он уверен, что я играю не за «них», не за тех, кого он сейчас так боится. Я ему в ответ хмыкнул нечто маловразумительное, но в отчетливо одобрительном ключе. В смысле, что отчего ж не поговорить с умным человеком? Считаю, что на встречу с Бортниковым надо идти непременно.

– Стас, просто слов нет, какой ты молодец! – взволнованно сказал Гуров. – Ну, флаг тебе в руки. Конечно, встречаться с ним надо, какие тут сомнения. Коли его завтра по полной программе. Пока я с господином генерал-майором Беззубовым мосты наводить буду. Не уверен, что интерес Бортникова к тебе связан со смертью Алины Васильевны, но что со всей мерзоватенькой суетой вокруг «Светлорадсертинг», с этим научно-экспертным гадючником, так не ходи гадать. Но не проколись. Пусть Бортников принимает тебя за кого угодно – за черта, гоблина, Карлсона с пропеллером в заднице, – но не за мента! Сможешь сыграть?

– Лев, не надо меня совсем уж за идиота держать, – чуть обиженно заметил Крячко и добавил, мечтательно прижмурив глаза, как котяра, только что вытащивший из хозяйского аквариума золотую рыбку: – Ох, я с ним поговорю! Есть время подумать, вся ночь впереди. Знать бы еще, кто такой этот Николай.

* * *

Настроение, состояние, самочувствие – словом, что бы то ни было зашкаливало ниже самого низкого уровня. Александр Григорьевич грустно улыбнулся, подошел к окну своей холостяцкой квартирки в спальном районе Светлораднецка – спасибо, что после развода хоть эта однокомнатная норка осталась! – и посмотрел в давно не мытое стекло двойной пакетной рамы. Ничего нового и любопытного он не увидел: собственное отражение, подсвеченное тусклым отблеском настольной лампы, да косую линейку мотаемой резкими порывами ветра мороси в луче фонаря, висящего над подъездной дверью.

Кто же этот загадочный инженер? Мысль не давала покоя, дергала, как больной зуб. Нет, это не из группировки Мачо, иначе на предложение поговорить он откликнулся бы совсем не так! Значит, что же? Коля Гроб? Скорее всего, только вот поздно они спохватились. Но он залез в такие серьезные игры, в такие опасные сферы, что надеяться больше не на кого. Может быть, смогут прикрыть, пусть хоть на время. Ах, Сашка, что ж ты поставил-то не на тех, с горькой злобноватой усмешкой подумал он. И не поторопился ли, вызывая этого лже-наладчика на разговор? Четкого плана действий как не было, так и нет.

Случается порой, что лучше поганенький план действий, но сегодня, чем безупречно продуманный завтра. Особенно если не знаешь, доживешь ли до ближайшего рассвета. Могут ведь и прикончить. Эти могут. Вот хоть прямо сейчас, даже звонком в дверь утруждаться не станут, выломает эту жалкую фанеру пара крепких ребятишек и, не слушая оправданий, придушат в два счета. Нет, на такие крайние меры пойдут навряд ли, но все равно морозцем по спине продирает. А вдруг? Да, без серьезных союзников ему не удержаться. С ними – и то проблематично!

А все проклятая жадность! Он чуть ли не с ненавистью посмотрел на свое отражение в оконном стекле, даже плюнуть захотелось. В собственную физиономию. Нельзя же так беззаветно любить деньги. Вредно для здоровья. Сколько раз самому себе эта простенькая истина была продекламирована, а вот поди ж ты!

– С вас, милейший, – медленно проговорил Бортников, обращаясь к собственному отражению, – аллегорическую фигуру можно ваять. С условным названием «Жадность фраера сгубила, или Жертва собственного кретинизма». На что вы рассчитывали, Александр Григорьевич? Как девятиклассница опосля веселухи и задержки месячных, что как-нибудь само рассосется?

Дураком он не был. Во всяком случае, до последнего времени. Так зачем же он пошел на этот безумный разговор с Алиной? Что, плохо знал этого человека? Или совсем не разбирался в азах прикладной психологии? Разбирался, да вот эмоции захлестнули! Да, он мог гордиться собой – как же, лишь по косвенным данным догадался о таком!.. Но зачем было беззастенчиво наезжать на Беззубову?! Загонять Алину в угол, в капкан, чуть ли не впрямую угрожать ей! Идиот! Пирожка, видишь ли, сладенького куснуть захотелось... Заодно на место ее поставить, дескать, поняла теперь, дура набитая, с каким специалистом, с каким проницательным человеком судьба свела! Давай, мол, делись! Мало ему спирта было? Ох, какой же он дурак!

Нет ничего хуже, чем навлечь на себя месть женщины. Некоторые представительницы прекрасного пола готовы поставить на карту все, вплоть до собственной жизни, лишь бы отомстить обидчику. Беззубова и поставила, хоть не догадывалась об этом. Женщине вообще свойственно принимать свои эмоции за истину в последней инстанции. Мол, что я чувствую, то и есть на самом деле. Если мне что-то не нравится, значит, это объективно плохо, достойно уничтожения. Месть женщина зачастую путает с восстановлением справедливости, а это ох какие разные вещи! Это характерно даже для лучших из них, а уж для такой погани, как Алина! Вот оно и закончилось все так, как закончилось, и, видит господь, у него не было другого выхода.