Бортников уже хорошо представлял, как построит этот разговор. Все обдумано, пришло время действий.

Ему осталось пройти каких-то десять шагов до входа в «Стан», когда перед ним как из-под земли вырос никогда ранее не встречавшийся ему мужчина с бледным, слегка перекошенным лицом, на котором контрастной черной полоской выделялись небольшие усики, в наглухо застегнутом потрепанном пальто. На лоб низко надвинута кожаная кепка.

– Александр Григорьевич Бортников? – Интонация была скорее утвердительной, чем вопросительной.

– Ну-у да, это я, – удивленно и с досадой ответил Бортников, пристально поглядев в лицо неизвестного и убедившись, что этого странного типа он видит впервые в жизни.

Хотя... Давным-давно, еще когда учился, где-то на факультете?.. Нет, решительно нет! Никогда он его не видел!

А тот, удовлетворенно кивнув, сунул руку в карман пальто, а затем, резко шагнув вперед, заступил Бортникову дорогу и вдруг зашипел ему прямо в лицо, обдавая запахом свежевыпитого спиртного:

– Забудь, гнида ползучая, навсегда забудь обо всем, что с нефтяными экспертизами связано, иначе из-под земли достанем! Спирта тебе мало, хайло ненасытное? Зароем! А это тебе в доказательство, что с тобой не шутки шутят. Сейчас полюбуешься!

Он резким движением выдернул руку из кармана. В ней что-то тускло блеснуло.

Как раз в этот момент, только что вывернув из-за угла, но, на беду, с противоположной стороны, к «Казачьему стану» приближался раздраженный, недовольный собой и окружающей действительностью Станислав Васильевич Крячко. Он тоже неважно спал этой ночью, ему не давала покоя чисто тактическая проблема: как в ходе этой неожиданной, но, судя по всему, многообещающей встречи с Бортниковым построить разговор, чтобы самому услышать побольше, а говорить меньше? Как сохранить заблуждение Александра Григорьевича относительно собственной персоны, параллельно хитро выведав, в чем же тот заблуждается, за кого принимает Крячко и чего от него хочет? В конце концов, Станислав ничего суперхитрого не придумал, решив понадеяться на импровизацию, но настроения ему некоторая зыбкость этой надежды не улучшала.

«Гуров тоже, друг называется, – мрачно бормотал себе под нос Стас, прекрасно осознавая свою в данном случае неправоту, – нет бы присоветовать умное чего. На то он начальник! Хотя сам расхвастался вчера, дескать, ох и поговорю я с ним! Вот теперь и выкручивайтесь, как хотите, Станислав Васильевич! Где он, этот „Казачий стан“? Вроде прямо напротив входа в корпус должен быть. Ага! Вон вывеска светится. Ишь, назвали сдуру „кавярня“. Видать, невдомек, что слово-то польское, а уж казаки с поляками завсегда душа в душу жили, как мурка с барбоской. Я сам в некотором роде польских кровей, историю не забыл еще».

Но тут все посторонние мысли из головы Крячко выдуло в момент, как мощным порывом ветра. Потому что в тусклом туманном утреннем сумраке он, подняв глаза, увидел нечто дикое, совершенно несуразное. В каких-то десяти шагах от него, по другую сторону ярко освещенного вывеской входа в «Стан», какой-то тип мелкими шажками наступал на его потенциального собеседника Александра Бортникова – того Крячко узнал сразу! – и размашистая жестикуляция типа была явно угрожающей. Особенно если учесть, что в правой его руке что-то отчетливо высверкивало сталью.

«Успеть бы!» – мелькнуло в мозгу. А затем совсем уж дурацкое: «Есть такой вид спорта – тройной прыжок».

Крячко не успел. На какую-то секунду.

Бортников же не успел толком испугаться, у него сразу проскочила мысль, мгновенно переросшая в твердую уверенность: никакой это не киллер! Это какой-то псих. Нет, его не собираются убивать, ну не убивают ведь так! Но откуда этот ненормальный знает про нефтяные экспертизы?! Это что же, то самое психологическое давление, страху нагоняют?!

Все это пронеслось в его голове за доли секунды, он сделал шаг назад, другой шаг... У самого лица угрожающе мелькнуло лезвие.

Вот тут-то сработал самый примитивный, вполне естественный в подобной ситуации оборонительный рефлекс – его рука, вроде бы сама собой, со всех сил саданула нападавшего по локтевому сгибу.

Эх, чтобы этому проклятому рефлексу на этот раз не отказать! Потому как сильный удар по сухожилиям предплечья, в свою очередь, заставил мышцы «психа» непроизвольно сократиться, кисть его правой руки с зажатым в ней дрянненьким китайским выкидушником резко, рывком пошла вверх и влево.

И остро отточенное лезвие с омерзительным хрустом вошло точнехонько в правый глаз Александра Григорьевича. После чего, не встречая сопротивления, пробило лобную долю и остановилось, лишь дойдя до мозжечка.

Бортников изумленно ахнул и умер, даже не успев понять, что умирает. Его колени подогнулись, он упал на бок, в слякотную грязь, дернулся и затих. Из развороченной глазницы пульсирующими толчками выбросило слизисто-кровавый сгусток, затем еще один, еще... А затем – все. Сердце мертвого уже человека остановилось.

Когда Крячко обрушился на спину убийцы, сбил его с ног и взял в железный, неразрываемый захват, ножа у того уже не было. Падая, Бортников вывернул выкидушник из руки нападавшего.

Мгновенно осознавший, что он опоздал, страшный, оскалившийся в жуткой гримасе монстра из ужастика Станислав вздернул легкое тело убийцы вверх, затем до хруста костей заломил тому руку за спину и, пригибая к телу Бортникова, заорал ему прямо в ухо:

– Кто ты, сволочь?! Кто?! Зачем ты его убил, мерзавец?!

Увидев прямо перед собой окровавленное лицо своей жертвы с пустой глазницей, лежащий рядом вымазанный в студенистой жиже нож, убийца повел себя более чем странно. Он, дернувшись вперед с нечеловеческой силой, ломая себе кости удерживаемой Стасом руки, умудрился разорвать захват, который по всем законам анатомии разорвать было попросту немыслимо. Но не побежал, чего можно было бы ожидать, а, повернувшись лицом к Крячко, даже не закричал, а завизжал страшно, как свинья, когда ее режут:

– Не-прав-да! Я же не хотел! Я же... Не-е-е-ет!

После чего рухнул на труп только что убитого им человека в глубоком обмороке.

* * *

Часовая беседа с генералом Беззубовым основательно вымотала Гурова.

Лев незаметно посмотрел на часы – да, уже половина десятого, а воз и ныне там. Ему не привыкать было беседовать с милицейскими чинами самого высокого ранга, и Гуров давно сделал для себя вывод: в расследовании конкретных дел толку от таких бесед шиш. Исключая разве что Петра Орлова. А так... Нет, надо заканчивать этот визит вежливости и выходить на непосредственных работников, на своего брата оперативника, хотя бы на того же вчерашнего подполковника Калюжного.

– Так вы, Антон Павлович, – еще раз переспросил Гуров, пуская разговор уже чуть ли не по третьему кругу, – начисто исключаете возможность того, что ваша покойная супруга могла хотя бы краешком, пусть невольно, пусть даже не сознавая этого, соприкасаться со здешней оргпреступностью?