Салли влюбилась в киборга по имени Рейн и пропихивала его на все главные роли. Она столкнулась с ним на Главной улице; руки-ноги плохо его слушались, и Салли решила, что он – та изюминка, которой нам недоставало. Он играл Касла – Мирного Беспилотника, а за кадром сжимал сердце Салли в своем холодном стальном кулаке. Ко мне он тоже подкатывался, но я видел его насквозь. Он использовал Салли, чтобы раскрутиться за ее счет. Я никогда не был влюблен – дожидался любви, как в немом кино: большие глаза, скрипки, беззвучные признания, – классика жанра. После 1926 года любить разучились.

Я перешел в одиннадцатый класс. В начале года ко мне подвалил Рикки Артезиан. Он здорово вымахал и был на две головы выше других. Я обедал в компании Салли, Рейна и парочки киношных фанатов. Рикки сказал: «Давай выйдем». Сначала я подумал, что перемирие окончено, и сейчас он из меня котлету сделает. Но Рикки хотел только поговорить. Мужской туалет опустел в два счета, как только мы вошли. Мы встали лицом к лицу, среди налипших на пол клочков туалетной бумаги. В воздухе густо пахло аммиаком.

– Клёвые у тебя киношки, – начал Рикки. Я было заикнулся, что мы снимаем их вдвоем с Салли, но Рикки взмахом руки прервал мои объяснения.

– Мои люди, – сказал он, указывая на красный галстук, – мои люди скоро со всем этим покончат. Нас поимели, и мы покончим со всем этим.

Я кивал, не столько из солидарности, сколько от того, что не раз слышал нечто подобное.

– Мы хотим, чтоб ты снял про нас кино. Про наше дело.

Я сказал, что должен спросить Салли. Он равнодушно дернул плечами, когда я попытался объяснить, что она – наш мозговой центр, хотя вообще-то это было очевидно любому, кто видел нас вместе. Ты поможешь мне, а я – тебе, сказал Рикки. Мы с ним приближались к призывному возрасту. Здоровяки в цельнометаллических жилетах оставят от меня рожки да ножки. Я семнадцать раз видел «Трудно быть сержантом» и имел общее представление о военной муштре, но Рикки сказал, что в армии мне придет хана, и предложил меня отмазать или найти крышу на время строевой подготовки.

Когда я рассказал об этом Салли, она принялась советоваться с Рейном. В тот день он не был похож на киборга, и я слегка растерялся: передо мной был тощий малый с развесистыми ушами и волосами цвета соломы, по виду старше нас на год-два. Мы сидели в беседке с китайской крышей, где Салли планировала снимать взрыв. Пропаганда – неприглядное занятие, провозгласил Рейн и спросил, не мог бы Рикки отмазать от армии и его. Я засомневался. Салли не хотела, чтобы меня убили, но жертвовать художественной целостностью…

Как пропаганда противоречит художественной целостности, я так и не понял. Почему снимать кино для Рикки не то же самое, что угождать вкусам фанов? Раз уж на то пошло, мой отец содержит семью тем, что ставит трюки в сериалах, где люди попадают в аварии, долго лечатся и влюбляются. Выходит, он пропагандист, потому что пичкает зрителей сладкой ложью, пока мир летит в тартарары?

Ладно, сказала Салли, так и быть, только кончай по ушам ездить. Рикки подтвердил: если мы снимем для него кино, он убережет от армии и меня, и Рейна.

Впервые мы отсняли куда больше материала, чем использовали при монтаже. Никогда не понимал, как такое возможно: раз – набросал всего побольше, два – опрокинул все это на себя, в надежде, что камера работает, три – побежал дальше. Жизнь коротка, отснял пленку – пустил в дело! Но для «красных галстуков» мы отсняли буквально сотни часов материала для одной короткометражки. Ну, хорошо, пусть не сотни, но все равно до фига.

Рейн не хотел играть ни Человека, ни Старый Порядок, ни Упадок Демократии. На что я сказал: «Такова селяви». Салли отсняла с ним гору материала, очеловечив его персонажа, который считал, что борется за правое дело. В конце концов ни один из кадров в финальную версию фильма не попал.

Я повязал на шею красный галстук и танцевал брейк-данс под градом дисковых пил (на самом деле то были хоккейные клюшки). Мне тоже хотелось очеловечить свой персонаж, и я придумал, будто надел галстук только затем, чтобы очаровать прелестную цветочницу, которую играла моя одноклассница Мэри.

Спустя несколько недель мы задумались над сценарием. «Раньше мы обходились без сценария», – ворчала Салли. Этот фильм был ей не по душе, а мне было не по душе то, что она не оставляла попыток сделать из своего стального дружка человека. Как можно сделать из киборга человека! На то ведь он и киборг, а не человек!

Холман окончил курс молодого бойца и вернулся домой. Он с гордостью демонстрировал шрам за левым ухом, куда вживили контактное гнездо для подключения интерактивного шлема. Затянувшийся бурой коркой шрам с мокнущей пульсирующей впадиной посредине напоминал нарост на гнилушке. По словам Холмана, его телом не могли управлять дистанционно, однако в сложных условиях уличных боев, когда легко растеряться и открыть огонь на долю секунды позже, наблюдающий сможет ускорить процесс принятия решений, так сказать.

Кажется, впервые в жизни Холман был счастлив. Он с упоением рассказывал, как круто изменился за время подготовки в лагерях К.У.З.Н.И., научился дышать пылью и плеваться пулями. Он бредил военными разработками нового поколения – звуковыми вспышками и «умными» снарядами.

Рикки горел желанием посмотреть уже отснятое, Рейн получил повестку, а мы не знали, как закончить фильм. Я в жизни не имел дела с пропагандой и хотел, чтобы в конце Рейн раздавил меня начищенным до блеска ботинком, но Салли воспротивилась: она зарядит мной пушку (которую нарисует в программе для спецэффектов) и выстрелит в укрепления Человека (полуразвалившийся «Макдоналдс»), после чего все взлетит на воздух. Рейн хотел, чтобы наши персонажи объединились в битве против общего врага, Паназиатских наркобаронов, но мы с Салли зарубили его идею на корню.

В конце концов мы отсняли около десяти вариантов развязки и свалили их в кучу, добавили спецэффектов и текстовых вставок вроде «ЯЗЫКОЗАВР!» или «ЗНАТНОЕ МЕСИЛОВО!». В моем любимом эпизоде я поливаю мороженое сиропом, сидя на крыше катафалка, несущегося со скоростью сто километров в час, а Салли швыряет в меня камни (их мы тоже во что-то превратили в пост-продакшн). Так требовалось по сюжету. Приятель Рейна работал в похоронной конторе и подогнал нам взаправдашний катафалк. Я взгромоздился на крышу, и катафалк понесся по серпантину; рядом в стареньком «приусе» мчались Салли и Рейн. Одной рукой я накладывал мороженое в вазочку, в другой держал бутылку с сиропом, и тут один из камешков, которыми бросалась Салли, угодил мне в ногу. Я чуть не сорвался в пропасть, но вовремя ухватился за перекладину на крыше и вскарабкался обратно, все еще держа в руке вазочку с мороженым. Нет ничего невозможного, когда есть мороженое!

Хронометраж окончательной версии составил двенадцать минут, что было намного дольше всех предыдущих короткометражек. Показ фильма состоялся в компьютерном классе. Я поминутно дергал Рикки за рукав, отмечая особо удачные моменты вроде бешеной перестрелки или драки цветочными букетами и опасной бритвой.

Казалось, Рикки надеялся, что если покрутиться в кресле, он увидит совсем другое кино. Он зажмуривался, открывал глаза и с надеждой вглядывался в экран видавшего виды ноутбука, но тут же морщился, потому что видел все то же фуфло.