До ванной было всего пять шагов по коридору – почти никакой опасности быть увиденной.

Я со всех ног бросилась к ванной. Оглядевшись, повернула дверную ручку. К моему ужасу, дверь была заперта. Он успел занять ванную раньше меня! Мне следовало бы раньше встать.

Я поспешила в свою комнату, на бегу думая о том, что же мне теперь делать. Теперь все зависело от того, взял ли он с собой одежду или он выйдет из ванной в полотенце и оденется у себя в комнате. Второй вариант казался мне более вероятным. В этом случае у меня еще оставалась надежда на то, что мне удастся добраться до ванной незамеченной. Главное – выбрать подходящий момент. Мне придется сломя голову пронестись в ванную в то время, пока он будет одеваться у себя в комнате.

Я стояла у двери и ждала. Услышала, как открылась дверь ванной. Шаги. А потом тишина. Медленно, стараясь не шуметь, я повернула ручку своей двери и чуть-чуть ее приоткрыла. Путь был открыт: должно быть, Октавио уже благополучно ушел в свою комнату. Я глубоко вдохнула и припустила по коридору.

Но едва я взялась за ручку двери в ванную, как услышала:

— Привет, Люси!

Я обернулась и увидела, что мой прекрасный сосед стоит на кухне в белом полотенце, обернутом вокруг бедер.

— Я уже думал, что ты сбежала, – с улыбкой сказал он.

Капли воды падали с его темных влажных волос на золотистую грудь и блестели на солнце.

— Ха-ха… Нет… Как видишь, я все еще здесь, – заискивающе пискнула я.

А потом он спросил:

— Пойдем выпьем кофе? То есть если, конечно, ты не занята.

Я разглядывала белую скатерть и ряды сияющих столовых приборов. Мы с Октавио сидели рядом на черных диванчиках, через стеклянные стены виднелся сад с аккуратно подстриженной живой изгородью и раскидистыми деревьями. Маленькие цитрусовые деревца в круглых терракотовых горшках были расставлены на равном расстоянии друг от друга по всему ресторану, а на каждом столике была стеклянная ваза с белыми лилиями, которые Диего Ривера сделал символом Мексики. Стая официантов парила вокруг нас в отглаженных белых рубашках и тугих черных «бабочках». Зачем их столько, когда нас только двое во всем ресторане? Что ж, была моя очередь делать заказ. Я остановилась на chilaquiles – типичном мексиканском завтраке из тортилий, жаренных в соусе чили и томатной сальсе, которые подают со сметаной и сыром.

Мне нужно было сказать всего два слова: chilaquiles verdes. Я заказывала еду в забегаловках каждый день – это не должно было быть чем-то из ряда вон. Но присутствие Октавио повышало мой обычный уровень стресса от испанской речи.

Начали.

– Unos chilaquiles por favor, – сказала я, стремясь к тому, чтобы мои слова звучали как можно естественнее.

Но официант повернулся к Октавио и, со смущенным выражением на лице, так хорошо мне знакомым, спросил:

— Что она сказала?

Я с трудом сдержалась, чтобы не запустить ему в голову пышные булочки из стоявшей передо мной корзинки. Но, как только он отошел, я повернулась к Октавио.

— Почему он меня не понял? – была вынуждена спросить я, надеясь, что по голосу не понятно, как я раздосадована.

— Потому что ты говорила недостаточно громко.

— А-а-а…

Мы сидели в ресторане при Каса-Ламма – известном культурном центре и школе искусств, совсем недалеко от нашей квартиры. Это было потрясающее место. Но, несмотря на умиротворяющее журчание воды, льющейся струйками на камушки, которыми был выложен фонтан, опоясывающий здание, я знала, что чувствовала бы себя гораздо комфортнее, сидя на пластмассовом ящике и жуя тортас.

Потом Октавио, как будто прочитав мои мысли, повернулся ко мне и спросил:

— Так ты по-прежнему ешь на улице?

— Ага, каждый день.

Теперь у меня сложился идеальный распорядок питания на улице. По утрам – тамале от старушки у метро «Поланко». После работы – сэндвич и пластиковый стаканчик свежих фруктов от старичка, который каждый день привозил еду в кузове своего фургончика. Позже я находила что поесть в одном из сотен ларьков на улицах Ла-Рома.

Октавио покачал головой с изумленной улыбкой. Поэтому я пустилась в объяснения, что есть на улице – новый для меня опыт. В Австралии все под таким строгим контролем, все так регламентировано, что даже на уличные представления перед прохожими требуется разрешение. Здесь же, в Мексике, улицы многофункциональны. Они служат не просто путем, по которому можно добраться из одного места в другое. Это место, где едят, готовят, продают, покупают, встречаются, устраивают представления. Но Октавио перебил меня и тоном, призванным обличить мой наивный идеализм, пояснил, что коммерческая деятельность в общественных местах здесь также является незаконной и что уличная торговля – это форма организованной преступности: она существует только потому, что полицейские берут взятки. В результате разоряются законопослушные торговцы, так как не могут соперничать со своими не платящими налогов конкурентами, которые воруют электричество и не обязаны платить за аренду помещения.

— Но какой еще есть выбор у людей в стране, где безработные социально не защищены? – спросила я. – Конечно, продавать сандвичи – более безобидное занятие, нежели наркоторговля или похищения людей!

— Ну, легальных возможностей устроиться на работу могло бы быть и больше, если бы люди вроде тебя не поддерживали теневую экономику.

— Ну, по крайней мере, я не ем каждый день в доме у своей матери. – Это все, что я могла сказать в ответ.

Октавио тут же начал оправдываться:

— Мне так просто удобнее… ты же знаешь, у меня такой длинный рабочий день… – Однако он явно был сконфужен, и я решила, что мы квиты.

Мы решили купить кое-какие продукты домой, поскольку мать Октавио предоставила нам холодильник. Оплатив счет, который (слава богу!) сразу забрал Октавио, мы поехали на местный рынок. Ни он, ни я не отважились бы поехать в «Мегамарт» в субботу утром.

Почти в каждой колонии есть свой рынок, известный как ianguis. Это слово из языка науатль, на котором говорят ацтеки. Здесь продают все что угодно: главным образом продукты, но также и растения, цветы, пиньятас[11]и маскарадные костюмы. Мы начали с фруктовых и овощных отделов, пытаясь продолжать разговаривать, в то время как владельцы палаток кричали нам:

– Güero – манго, помидоры, авокадо! Лучшая цена!

Меня утешало то, что Октавио тоже называли белым. Он физически отличался от большинства людей на рынке: его кожа была светлее, и он возвышался над основной массой покупателей, так что потерять его из виду было невозможно. В какой-то момент я увидела, как он спорит с продавцом фруктов.