Холодный дождь, который хлынул, как только мы вышли из кафе, вернул меня к действительности. А действительность была такова, что первый день расследования не принес практически ничего нового. Наоборот, добавил загадок. Откуда у Алекса, лицейского преподавателя, особняк на одной из самых аристократических улиц Парижа? Что он скрывал, ведя замкнутый образ жизни? И что это за страсть к истории тамплиеров? Мне не терпелось начать действовать, чтобы получить ответы на эти вопросы и на десяток других, роившихся в моей голове, главный среди которых, безусловно, касался моей роли во всей этой истории. Анатолий тоже, похоже, был настроен решительно, только его решимость не имела никакого отношения к моим планам. Вместо того чтобы переждать дождь в каком-нибудь кафе, он раскрыл зонт, обнял меня за талию и увлек за собой.

— Я так понимаю, сопротивляться бесполезно? — спросила я его, примеряясь к его быстрому шагу.

— Впервые вижу такую понятливую барышню, — в тон мне ответил он.

— Учти, что еще полчаса под дождем — и соображать я перестану.

— Этого вполне достаточно, чтобы добраться до мухи.

— Куда?! Идти под дождем полчаса до какой-то мухи? Это без меня. — Я решительно остановилась и скрестила руки на груди.

— Таня, не глупи. Ты вымокнешь и заболеешь. И плакала твоя Ленка. Сегодня мы и так многое узнали, а завтра узнаем еще больше. Это я тебе обещаю.

Сопротивляться было действительно глупо. День клонился к вечеру, дождь, похоже, зарядил надолго, и я сдалась.

— Хорошо, пошли к твоему насекомому.

— Вот и славно. — Анатолий обнял меня за плечи, и мы двинулись быстрым шагом по направлению к Сене.

У моста Альмы мы остановились, и я увидела небольшую пристань с несколькими припаркованными к ней небольшими теплоходами.

— И который из них муха?

— Любой на выбор. По-французски прогулочные теплоходы называются bateaux-mouches, что переводится как «кораблик-муха». И все они в нашем распоряжении.

Поскольку шел дождь и было довольно холодно, людей на пристани не наблюдалось, но Анатолий решительно направился к кассе и вскоре вернулся с билетами в руке.

— Прошу, — сделал он радушный жест, — отплытие через пять минут.

Оказавшись на палубе, я вновь утратила связь с реальностью. Теплоход внутри оказался довольно вместительный, рассчитанный на большое количество туристов. Но он был абсолютно пуст. Обслуживающего персонала тоже не было видно. Однако в положенное время кораблик отчалил от пристани и направился вниз по Сене. Анатолий усадил меня на скамью рядом с батареей, и — о, чудо! — она была горячей. Сам он сел рядом и обнял меня за плечи. Мимо нас не спеша проплывали Эйфелева башня, Лувр, Нотр-Дам де Пари и еще множество каких-то дворцов и величественных зданий, которые, несмотря на свой почтенный возраст, выглядели молодо и нарядно. И благодаря тому, что между мной и Парижем не мельтешили суетливые туристы с фотоаппаратами и планшетами наперевес, не стрекотали торопливые гиды, я вдруг почувствовала, как город околдовывает меня, влюбляя в себя безоговорочно и бесповоротно. И я внезапно поняла, почему влюбленные всего мира стремятся в этот город. Любовь, которую Париж вселяет в сердца, настолько огромна, что в ней тонут все сомнения и страхи. Она возвышает и вдохновляет, придает силы и дарит прощение.

«Стоп! — сказала я себе. — Я подумаю об этом завтра. И с Толей я поцелуюсь завтра или лучше послезавтра. Хотя сейчас для этого самое время. Но…»

Я решительно встала со скамьи и вышла на открытую палубу. Дождь перестал, над Парижем опустились сумерки, вдоль Сены зажглись первые фонари. Анатолий почувствовал перемену в моем настроении. Он подошел и молча встал рядом. Путешествие заканчивалось, а с ним и его лирическая часть, уступая место жесткой прозе жизни.

— Толя, я хочу вернуться в отель, — голосом, не терпящим возражений, произнесла я.

— Я тебя провожу.

— Нет, поймай мне такси. Я доберусь сама. Я очень устала.

Анатолий понял, что спорить со мной бесполезно. Мы вышли на набережную, и через несколько минут перед нами остановилось такси.

— Позвони мне завтра утром, — сказала я вместо прощания.

Оказавшись у себя в номере, я принялась обдумывать детали плана, который решила осуществить этой же ночью. Думалось плохо — лирическое настроение после посещения кафе и прогулки по Сене давало о себе знать. Тогда я применила свой излюбленный прием, который безотказно возвращает меня с небес на землю. Относясь к себе с нежной любовью, я всегда говорю и думаю о себе только в превосходной степени. Поэтому любая, даже малейшая критика заставляет меня тотчас же начать доказывать обратное, причем не словом, а делом. И доказывать не столько критику, сколько себе самой, чтобы вернуть душевный покой и продолжить восхищаться собой любимой.

Сегодня внутренний монолог вряд ли сработал бы, поэтому, встав под холодный душ, я обрушила на себя поток обличительных слов: «Безмозглая курица! Ты зачем приехала в Париж? Шуры-муры крутить? Мало тебе в России мужиков? Убийца до сих пор на свободе! Очень умный и хитрый убийца, который всю вину захотел свалить на тебя. И свалит! Пока ты тут прохлаждаешься и всякими Монплезирами любуешься». Через десять минут такой психо— и гидротерапии мозги у меня заработали в нужном направлении.

План, который возник у меня в голове еще утром, был предельно прост: проникнуть в особняк Алекса и попытаться там кое-что выяснить. Простота плана компенсировалась трудностями, связанными с самим процессом проникновения. Но меня это не пугало. Во-первых, у меня был набор универсальных отмычек, сделанный в виде изящного маникюрного несессера — подарок Гарика Папазяна. А во‑вторых… Я никогда не задумываюсь над этим «во-вторых», полагаясь на свою отличную физическую форму, быструю реакцию и отсутствие каких-либо сомнений на пути к цели.

Выйдя из отеля, я села в припаркованное недалеко такси и по-русски с примесью английского назвала водителю адрес: бульвар Сен-Жермен, 60. Мало ли что могло получиться, поэтому таксисту незачем было знать настоящий номер дома. По-хорошему, никто не должен был знать, куда я направлялась на ночь глядя. Но без посторонней помощи дом Алекса мне было не найти. Через двадцать минут такси остановилось рядом с длинным шестиэтажным зданием, разлинованным кокетливыми переплетами балконов.

Я перешла на другую сторону улицы и, делая вид, что гуляю, медленно двинулась вперед в поисках нужного номера дома. Делать вид особенно было не перед кем. Нельзя сказать, что улица была пустынной, но те редкие прохожие, которые попадались мне навстречу, были заняты собой или друг другом, если это были парочки, и им не было до меня никакого дела.

Когда передо мной оказался дом номер 65, я присвистнула. «Ничего себе буржуинство!» — чуть было не воскликнула я вслух. За витиеватой чугунной оградой возвышался старинный двухэтажный особняк в окружении кустов самшита, аккуратно подстриженных в соответствии с законами французского паркового дизайна. Света в окнах не было, поэтому и дом, и прилегающий к нему участок были погружены во тьму.