Вдруг Эдуард, обычно пребывающий в состоянии меланхолии, горячо заговорил о ситуации вокруг Афганистана.

— Вам, Михаил Сергеевич, известно, что там конкретно происходит и какова наша позиция?

— Знаешь, Эдуард Амвросиевич, я второй год как секретарь ЦК и второй месяц — кандидат в члены Политбюро. Но так и считаюсь в Москве салагой. Ни к каким важным вопросам пока не допущен. В кулуарах ЦК много говорят об американской угрозе на афганском направлении. Устинов с Громыко будто бы уговаривают Брежнева для ее предотвращения ввести туда наши войска. Но это, повторяю, все слухи.

— Да, нехорошо, когда важные решения принимаются келейно. Я ведь тоже о многих событиях узнаю из прессы. Хотя в таких вопросах, как использование вооруженных сил, расширять круг посвященных тоже опасно. Ладно, будем надеяться, что когда время придет, спросят и наше мнение.

— И какое же оно твое мнение?

— А такое, что пора нам прекратить расширяться и играть мускулами. Давайте вспомним Финляндию, Чехословакию… За финскую компанию в 1939 году нас изгнали из Лиги Наций, за братскую в кавычках помощь чехословакам в 1968 году поссорились не только с Западом, но и с еврокоммунистами. А в глазах чехов из освободителей превратились в оккупантов. Так что пусть афганцы разберутся между собой сами. А американцам надо заявить открыто и твердо, чтобы они тоже туда не лезли. Но главное не это. Главное — отсутствие средств на такое дорогое мероприятие. У нас в стране столько дырок. Каждый день я подписываю письма в Совет Министров с просьбами о финансовой помощи республике и на большинство получаю отказ из-за отсутствия средств. Влезем в войну, останемся без штанов…

— Ну, не так все плохо, — перебил Эдуарда Горбачев, — резервы есть, но ты прав. Лучше пустить их на поддержку того же села или на развитие сельхозмашиностроения. А то у нас столько танков наклепали, что девать некуда. Но при этом есть области, где пашут тракторами довоенного выпуска. С комбайнами совсем беда. Во время молотьбы теряют треть урожая. Вот видишь, ты про Афганистан, а я все за село. По Афганистану я с твоим мнением солидарен. Нам там делать нечего. Да и вообще. Пора кончать с планами о мировой революции. В ЦК, по-моему, негласно все такого же мнения, но официально, вслух озвучить его никто не решается. Боятся попасть в оппортунисты. После провала социализма в Чили, а совсем недавно и в Никарагуа стало окончательно ясно, что перспектив у мировой революции нет. Прошедшие шесть лет это ясно подтвердили. Более ни одна страна не пытается идти за нами. А еврокоммунисты Италии, Испании, Франции прямо заявляют, что советская модель их больше не привлекает.

— И еще. Когда страной руководит физически немощный лидер, ввязываться в военные конфликты вдвойне опасно. Мои надежды там, «наверху», решить хоть какие-то назревшие проблемы не оправдываются. Болезни все больше загоняются внутрь, откладываются на будущее. Престарелое Политбюро действительно не способно руководить партией и страной… Иногда думаю, а брошу все к чертям и займусь наукой. Ведь после университета я мог остаться в аспирантуре. Но тогда в Москве негде было жить. Теперь квартира есть, дочь заканчивает мединститут, замужем. Возьму в университете кафедру земельного или колхозного права. Это мне близко. Что скажешь?

— Не ожидал такого поворота. Но, думаю, что из секретарей ЦК так просто не уходят. Увидят в этом скрытый протест, да и отправят послом лет на десять в одну из банановых республик.

— А что, послом тоже неплохо. Все лучше, чем отдавать силы тому, в чем сомневаешься. Ну, не работает наша система. И как ее улучшить, не известно никому.

Зная слабость своих мужчин к разговорам, Раиса и Нанули деликатно, но твердо попросили завершать прогулку и возвращаться к столу. И здесь Раиса сообщила, что они с Михаилом готовятся стать бабушкой и дедушкой: «Дочь Ира ждет ребенка, если родится мальчик, назовем Михаилом, а если девочка — Ксенией». После этого до самого расставания беседа крутилась вокруг семейной темы и больше к политике не возвращалась.

В дальнейшем дни отдыха были похожи друг на друга как морские волны. Только поездка на высокогорное озеро Рица внесла в него какое-то романтическое разнообразие. Ярко-голубой небесный купол, аквамариновая бездонная глубина озерной чаши, изумрудная зелень сосен, пихт и елей на горах первого яруса, а над ними белоснежная гряда покрытых ледниками трехтысячников, в который раз заставили восхититься этой чарующей красотой.

А между тем приближался Новый 1980 год. Заботы о настоящем вытеснялись ожиданием очередного рубежа, который, несмотря на явный символизм, неизменно порождал больше, чем обычно, раздумий о будущем и обострял интерес к вечным вопросы бытия. Прежде всего — к жизни и смерти. Этой главной паре антагонистов. Как-то во время прогулки по сосновой роще, Михаил подошел к могучей сосне, к стволу которой была прикреплена табличка с надписью: «сосна «Патриарх», высота 50 метров, обхват 7,5 метра, возраст более 300 лет» и, глядя вверх на крону, заговорил.

— Райчонок, — почему-то Михаил назвал жену так, как обычно обращался в молодости или в письмах, — как думаешь, от чего она такой вымахала? Рядом в тех же условиях все одинаковые, а она, действительно, как патриарх над ними.

— Естественный отбор, Миша. Всему причина природа. Все как у людей. Вот я постоянно болею. Потому что родители мои такие. А ты когда-нибудь болел? При мне такого не случалось. Твоя мама как эта сосна, а ты в нее. Так что до ста лет проживешь. Правда, в утешение таким, как я, болящим, придумали пословицу: «больное дерево долго скрипит». Но я на это не надеюсь. Скоро или чуть позднее мой ревматизм меня добьет…

— Ты это брось. Под Новый год и такие мысли.

Михаил хотел добавить, что с переездом в Москву настоящая жизнь только началась и еще столько предстоит сделать из задуманного, и что медицина творит чудеса, но тут увидел, как по аллее в их сторону необычно быстро идет Шеварднадзе.

— Михаил Сергеевич, Раиса Максимовна, я уже полчаса вас ищу, — не доходя, почти прокричал он. — Вы, наверно, ничего не знаете. По радио передали, что наши войска вошли в Афганистан. Новым руководителем страны стал некто Кармаль. Прежний — Амин, погиб при неясных обстоятельствах.

Некоторое время все молчали. Как будто и «ожидаемая» новость, но все же думалось, что обойдется. Не обошлось. Первым отреагировал Михаил.

— Надо же, двум кандидатам в члены Политбюро о таком решении даже не позвонили. Стыдоба. Необходимо ехать в Москву, а тебе Эдуард — в Тбилиси.

Собрались быстро. Тепло попрощались и разъехались. Никто, и они в том числе, не предполагали, что Афганистан это надолго и что именно Михаилу и Эдуарду через десять лет придется принимать очень непростое решение о выводе оттуда советских войск.

Служили в ЦК КПСС два товарища. Анатолий Черняев уже много лет работал консультантом в международном отделе. После фронта окончил исторический факультет МГУ, защитил диссертацию по истории Британской империи и был приглашен в консультанты. Потом два года работы в редакции журнала «Проблемы мира и социализма» в Праге и возвращение в этот же отдел. Работу в чешской столице он вспоминал как курорт. Поэтому и работой эти годы не назовешь. Больше бездельничал в кампании поговорить и попить пива. Между собой сотрудники журнала называли его гнездом оппортунистов или позолоченной оппозицией. Отсюда и вышли потом ставшие известными перестройщики Ю. Карякин, два Георгия — Арбатов и Шахназаров, В. Лукин, Мераб Мамардашвили и другие либералы от марксизма-ленинизма.