– По-моему, это называется средненько, – сказал он. – Хотя, наверное, я тебе льщу.

– Мне только семь лет, – обиделся я, натягивая штаны.

– Так и мне семь, но у меня-то больше. – Джулиан спустил брюки, а у меня слегка закружилась голова. Я сознавал опасность нашей игры: если бы нас застукали, не миновать позора и неприятностей, но рискованность затеи меня будоражила. Впервые в жизни я увидел чужой пенис, определенно больше моего, да еще обрезанный, что меня заинтриговало.

– А где остальное-то? – спросил я.

– В смысле? – Без капли смущения Джулиан надел штаны и застегнулся.

– Где кончик твоей штуковины?

– Отрезали. Когда я только родился.

Меня аж передернуло:

– Зачем?

– Кто его знает. Не я первый, не я последний. Еврейский обычай.

– Ты еврей?

– Вот еще, нет. А ты?

– Нет.

– Ну ладно.

– Со мной такого не будет. – Я содрогнулся, представив, как кто-то с ножом подступает к моим причиндалам.

– Как знать. Слушай, ты бывал во Франции?

– Во Франции? – Вопрос меня удивил. – Нет, а что?

– Ничего, просто летом мы туда поедем.

– Понятно.

Я огорчился, что разговор сменил русло, поскольку охотно послушал бы еще о «перепихоне», извращенцах и прочем, но, похоже, тема эта моему собеседнику прискучила. Может, попробовать осторожно к ней вернуться?

– У тебя только одна сестра? – спросил я.

– Да. Алиса. Ей пять.

– А братья есть?

– Нет. – Джулиан помотал головой. – А у тебя?

– Я единственный ребенок. – В том возрасте мне, конечно, не приходило в голову, что у моей родной матери могли быть и другие дети. Или что мой настоящий отец настрогал целый выводок еще до либо уже после моего зачатия.

– Почему ты называешь родителей по именам? – спросил Джулиан.

– Так они захотели. Чтоб показать, что я приемыш, а не настоящий Эвери.

Джулиан засмеялся и, покачав головой, произнес словцо, рассмешившее и меня:

– Хрень.

И тут в дверь тихонько постучали. Я опасливо обернулся, точно персонаж фильма ужасов, знающий, что снаружи притаился убийца. Кроме Бренды, ко мне никто и никогда не заходил, да и та осмеливалась вторгаться, лишь когда я был в школе.

– Чего ты? – спросил Джулиан.

– Ничего.

– Ты вроде как испугался.

– Вовсе нет.

– Я сказал – вроде как.

– Просто никто никогда сюда не поднимается.

Дверная ручка медленно повернулась, и я отшагнул вглубь комнаты, а Джулиан, заразившись моей тревогой, отступил к окну. Через секунду в комнату вплыл клуб дыма, а следом, естественно, появилась Мод. Я не видел ее несколько дней и сейчас отметил темные корни ее обычно аккуратно выкрашенных волос и нездоровую худобу. Недавняя болезнь лишила ее аппетита, ела она теперь очень мало. «Во мне ничего не задерживается, – пожаловалась она в нашем последнем разговоре. – То есть ничего, кроме никотина».

– Мод… – изумился я.

– Вот ты где, Сирил. – Она удивленно посмотрела на незнакомого мальчика: – А это кто?

– Джулиан Вудбид, – уверенно представился мой новый приятель. – Мой отец – Макс Вудбид, известный адвокат.

Он протянул руку, и Мод на нее уставилась как на невидаль.

– Чего ты хочешь? – спросила она. – Денег?

– Нет, – рассмеялся Джулиан. – Отец учит, что при знакомстве воспитанные люди обмениваются рукопожатием.

– Ах вон что. – Мод разглядывала его ладонь. – Она чистая? Ты давно ходил в туалет? А руки потом вымыл?

– Чище не бывает, миссис Эвери.

Мод вздохнула и на долю секунды коснулась его руки.

– Какая мягкая, – промурлыкала она. – Хотя ничего удивительного для мальчика, не привыкшего к тяжелой работе. Сколько тебе лет, извини за вопрос?

– Семь.

Мод покачала головой:

– Нет, это Сирилу семь. Я спрашиваю, сколько тебе.

– Мне тоже семь. Мы ровесники.

– Надо же, какое совпадение, – полушепотом сказала Мод.

– По-моему, ничего странного, – подумав, ответил Джулиан. – В моем классе все однолетки. И в классе Сирила, наверное, тоже. В Дублине, вероятно, столько же семилетних, сколько людей любого другого возраста.

– Возможно. – В голосе Мод слышалось сомнение. – Позволь спросить, что ты делаешь в комнате Сирила? Он знал о твоем визите? Ты его не обижаешь, нет? С хулиганами он не водится.

– Джулиан сидел в вестибюле, – сказал я, – на стуле, который там стоит для красоты.

– Зачем? – ужаснулась Мод. – Это мамин стул.

– Я его не сломал, – сказал Джулиан.

– Моя мать – Эвелин Хартфорд, – заявила Мод, словно это нам что-нибудь говорило. – Как вам известно, она просто обожала стулья.

– Они очень полезны. – Джулиан поймал мой взгляд и подмигнул. – То есть если хочется посидеть.

– Конечно, – сухо сказала Мод. – Для того они и созданы, верно?

– Только не тот стул для красоты, – вмешался я. – Вы запретили мне садиться на него.

– Потому что ты – грязнуля. А вот Джулиан выглядит аккуратным. Утром ты принял ванну?

– Да. И вообще я принимаю ванну почти каждое утро.

– Молодец. А Сирила не заставишь помыться.

– Неправда! – оскорбился я, потому что, во-первых, тщательно следил за личной гигиеной, а во-вторых, терпеть не мог глупых оговоров.

– И все же я попрошу тебя больше не садиться на тот стул, – сказала Мод, не обратив внимания на мою реплику.

– Даю слово, миссис Эвери. – Джулиан склонился в поклоне, чем вызвал улыбку Мод – явление столь же редкое, как солнечное затмение. – Вы пишете романы, верно?

– Да. Откуда ты знаешь?

– Отец сказал. Сам он их не читал, потому что вы, говорит, пишете о женщинах.

– Так и есть.

– А почему, позвольте узнать?

– Потому что мужчины о них не пишут. Таланта, наверное, не хватает. Или ума.

– Отец Джулиана приехал повидаться с Чарльзом. – Я хотел увести разговор от стульев и книг. – Джулиан сидел внизу, и я подумал, ему будет интересно посмотреть мою комнату.

– Вот как? – Мод, похоже, удивилась моему предположению. – Тебе и впрямь интересно, Джулиан?

– Да, очень. Здесь так просторно. Даже завидно. Потолочное окно – просто чудо. Представляю, как здорово вечером лежать в кровати и смотреть на звезды!