– И что ты хочешь установить?

– Я хочу понять, действительно ли вокруг Марецкого кто-то крутится? Или это у меня просто паранойя?

– Да уж, ты с таким рвением ищешь врагов в окружении Марецкого, что, похоже, налицо все симптомы болезни.

Китайгородцев не обиделся. Подначивал его шеф. Это у Хамзы такая привычка: вроде как поднимает на смех, а на самом деле призывает: давай-ка, мол, братец, выкладывай свои резоны, обосновывай позицию, вижу, что еще не все выложил.

– Я так неистово ищу врагов Марецкого, потому что до сих пор не понял, для чего он нанял телохранителя. Либо это дешевый выпендреж, либо клиент ощущает угрозу собственной безопасности. Сам Марецкий считает, что опасность ему не грозит…

– Может, это действительно так?

– Может, и так. А может, и нет.

* * *

В парикмахерском салоне людей почти не было. Одиннадцать часов дня. Слишком рано для публики, которая сюда захаживает. Две девушки-работницы, одна клиентка в кресле, охранник на входе, женщина-кассир.

Марецкий был здесь частым гостем. Китайгородцев сел на диван в углу, откуда ему были видны входная дверь и кресло, в котором устроился его подопечный.

– Как твой киндер? – спросил Марецкий у девушки, которая начала колдовать над его прической.

– В деревне он, у бабушки.

– Далеко?

– Ивановская область.

– Скучаешь?

– Скучаю. Сначала думала – вот и хорошо, что уехал, у меня ведь комната в коммуналке, никакой личной жизни. А уехал – я всего два дня продержалась.

– Ревешь в подушку?

– Реву, – засмеялась девушка.

Охранник решал кроссворд. Здоровенный детина, уши по-боксерски приплюснуты, нос сломан. Пыхтит, хмурится, как школьник, которому не дается задачка.

Смех. Смеялась девушка, которая стригла Марецкого. Наверное, он сказал ей что-то смешное.

Распахнулась входная дверь, в комнату ворвались трое: короткие стрижки, лица злые, в руках – обрезки арматуры. Охранника свалили сразу – накинулись на него разъяренной сворой, нанося удары металлическими прутьями. Завизжала одна из девушек.

* * *

Телохранитель Китайгородцев:

Из кобуры… Предохранитель…

– На пол! Все – на пол! Стреляю!

Марецкий… Бледен… Трое… Растерянны…

– Лежать!

Ствол пистолета – в лоб ближайшему… Один пятится к двери… На мушку…

– Лежать!

Не лягут… Не верят… Пол… Деревянный… Без рикошета… Можно стрелять… Под ноги… Этаж первый… Можно…

– Лежать!

Выстрел… Упали… Одновременно…

– Вызывайте милицию! Живо!

По стеночке… К Марецкому…

– Лежать! Поубиваю!

За ворот рубахи… Не до сантиментов… За мной… Бледный он очень… У входа могут быть сообщники…

– Где у вас запасной выход?

Дверь ногой… Оказывается, была закрыта… Коридор… Что здесь?.. Комната… Женщина…

– Здесь выход?

– Да.

Напугана… Пистолет в моей руке… Пистолет не прятать… Дверь… Двор… Проходной… К своей машине нельзя… Она у входа… Там могут быть сообщники… Машина… Дверца… Марецкого в салон… Водитель испуган…

– Все нормально, мужик! Вперед! Ты на пистолет не смотри, у меня на него разрешение.

И уже Марецкому:

– Нормально! Все хорошо!

Волосы у Марецкого мокрые. Не достригли его. Вид диковатый, конечно. В другом месте теперь марафет наведет.

– Вам теперь нельзя здесь появляться, – сказал Китайгородцев. – Забудьте про этот салон навсегда.

Могут ведь мстить, попадет под горячую руку.

* * *

Степан, несмотря на ранний час, был уже сильно поддатым. Его Костюков распознал сразу – по словесному описанию, данному ему Китайгородцевым, хотя рядом сидели еще три пьяных мужика.

– Ты Степан? – на всякий случай уточнил Костюков.

– Ну, допустим, я, – не очень уверенно подтвердил тот.

Чтобы мысли собеседника потекли в правильном направлении, Костюков показал ему свое удостоверение. «Ксива» была самой обычной. Из нее следовало, что Костюков является сотрудником частного охранного предприятия «Барбакан». Но на фотографии он красовался в милицейской форме. Фото сохранилось с тех давних уже пор, когда он служил в органах. Ход запрещенный, но действовало обычно безотказно.

– Поговорим? – предложил Костюков тоном человека, никогда в своей жизни не знавшего отказа.

Пошел по тропинке, уводя Степана прочь от его собутыльников. Степан послушно шел следом, вздыхая от посетившего его расстройства чувств.

Шли мимо размытых дождями могильных холмиков, мимо косо стоящих крестов, к машине, припаркованной у покосившегося забора.

– Садись!

– З-зачем? – испугался Степан.

Машина большая и роскошная. Он в таких и не сидел никогда.

– Садись!

Сел. Руки держит на коленях. Голову вжал в плечи. И спиртным от него разит за версту. Эх, матушка Россия!

– Сейчас расскажешь мне о людях, которые приезжали сюда в прошлом месяце. Те, которые про графа расспрашивали. Это ведь ты с ними разговаривал?

– Нет! То есть да!

– Послушай, – сказал Костюков. – Меня бояться не надо. Если ты обо всем толково расскажешь, я тебе еще и литр водки поставлю. А если будешь бекать-мекать, вот тогда уж точно держись. Понял?

– Понял, – с готовностью кивнул Степан.

– Когда они приезжали?

– В прошлом месяце, вы же сами сказали.

– Число помнишь?

– Нет.

– А день недели?

– Не помню. Ну, в общем, после выходных.

– В понедельник?

– Не-а.

– Вторник?

– Может, вторник. А может, и среда.

– Среда – это разве после выходных?

– А у нас так: как пить кончили, на работу вышли, так, считай, выходные закончились.

– И что – бывает, что в среду только выходные заканчиваются?

– Ага.

– Хорошо живете, – признал Костюков. – Широко. Даже завидно. Ну хоть начало месяца? Или конец?

– В конце это было. Не так давно, в общем.

– Дверцу открой, – попросил Костюков. – А то уже дышать нечем… Значит, приехали они…