Тот скрестил руки на груди.

– Не буду ничего праздновать, пока ты не объяснишь, почему она передумала.

Бо уронила руку, завела глаза чуть ли не под лоб.

– А другого режиссера ты бы тоже стал допрашивать? Или только мне такая честь? Я бы хотела видеть от тебя не меньше уважения, чем получают другие. Имею я право?

– Если бы на моих глазах режиссеру ответили «нет», а стоило мне выйти и он получил «да», – еще бы, я бы его спросил.

– Непременно «его»? – уточнила Бо.

– Какая, к черту, разница? Пусть ее.

– Ребята, прежде чем вы вцепитесь друг другу в глотку, давайте с планами разберемся, – перебила их Рейчел. – Мне пора домой к Сюзи, у нас в пятницу УЗИ, я не собираюсь его пропускать. – Голос ее угрожающе серьезен. – Хочу понимать, что у нас намечается. Какой план?

Бо переводила взгляд с одного на другого, словно глазам своим не верила.

– Ребята! – обиженно сказала она. – Можно на минутку прекратить нытье и оценить, отпраздновать тот факт, что у нас есть сюжет для нового фильма – сюжет утвержден! Можно не портить этот момент, задавая тысячу вопросов? Просто порадоваться? – Она еще раз обвела их взглядом. – Мы снова в деле! У-ху! Ну же!

Она теребила их, пока оба не сдались, не признали ее победу и не обняли Бо с обеих сторон, на время оставив сомнения.

– Поздравляю, чертовка упрямая! – сказал, целуя ее, Соломон.

Она расхохоталась:

– Благодарю! Наконец-то заслуженное признание.

– Итак… – заговорила Рейчел.

– Знаю, знаю. Сюзи! – ответила Бо, торопливо соображая. – Конечно, ты должна ее повидать. Все сходится, снимать надо сейчас, сама погода подсказывает. Зимой тут хмарь, тут тяжело. Ты, Рейчел, тысячу раз плюхалась на задницу и, хотя со стороны это ужасно смешно, сама говорила, как это опасно.

Соломон захихикал.

– И хотя фильм должен охватывать ее жизнь тут во все сезоны, потому что это, я считаю, важно, основной материал я хочу отснять прямо сейчас. Покажем людям, как мы ее нашли. Спящую красавицу в домике, скрытом посреди леса. Мне нужны краски, нужен свет, нужны эти звуки, – продолжала она, охватывая все разом. – Это все летнее. А кроме того, если мы будем тянуть, Лора может передумать. И мне нужны ее мысли, желания, мечты какие они есть, а не то, что она вычислит, копаясь в себе несколько месяцев подряд. Ее жизнь меняется прямо на глазах, и мы должны проследить каждую минуту. К тому же мы не знаем, долго ли Лора сможет тут пробыть. Вдруг мы уедем, а он ее выгонит. При нас он вряд ли так себя поведет. Так что, с учетом всех обстоятельств, сегодня мы отправляемся домой, все готовим, ты, Рейчел, собираешь оборудование, я – бумаги. Вернемся вечером в воскресенье. В понедельник начинаем съемки – самое большее на две недели.

На том и порешили.

– Рейчел, роды у Сюзи планируются через три недели, если тебе придется уехать раньше… – Бо прикинула, кого из операторов можно позвать на замену. – Можно спросить Энди, и посмотрим…

– Энди – тупица, снимает он в сто раз хуже меня. Не вздумай позвать вместо меня Энди. Я тебе этого не прощу. Никто не будет снимать вместо меня, – твердо заявила Рейчел. – Это сюжет! – ткнула она пальцем вверх, в сторону коттеджа. – И я хочу с ним поработать.

Услышав, как горячо Рейчел поддержала Бо, Сол и сам почувствовал мурашки на коже. Никогда она прежде не проявляла такого энтузиазма, да и сам он ничего подобного не чувствовал. Все трое спешили поскорее взяться за дело, погрузиться в историю Лоры. Бурля от возбуждения, Бо вернулась в коттедж обсудить с Лорой график съемок, но вернулась уже не столь радостной.

– Она отказалась, – угадал Соломон. И почему-то его это огорчило.

– Не совсем. Но запаниковала. И зовет тебя, Сол. Опять.

Он вошел в коттедж и закрыл за собой дверь. Лора бродила между кроватью, кухней и гостиной зоной своей единственной комнаты.

– Привет, – сказал он.

В ответ послышался какой-то звук. Он не сразу сообразил, пока не запер дверь: раздался в точности такой же звук защелкивающейся задвижки. Может быть, эти звуки порой выражают желание или просьбу. Соломон внес это наблюдение в список подлежащего обдумыванию.

Она встретилась с ним взглядом:

– Я думала, начнется прямо завтра.

– Фильм?

– Да.

– Нет. К сожалению. Сразу начать невозможно. Надо съездить домой и подготовиться. В понедельник вернемся на две недели.

– Когда вы уезжаете? – спросила она, все так же беспокойно бродя по комнате.

– Сейчас, – ответил он. – Лора, что случилось?

– Вы уедете, а я останусь одна.

Раздалась птичья трель – встревоженная, испуганная.

– Всего пять дней. Ты всегда была тут одна.

– Джо не хочет, чтобы я тут жила.

– Мы пока не знаем, чего хочет Джо, – сказал Соломон. – Он сам потрясен и растерян, дай ему время оправиться.

– А вдруг он придет сюда, когда вас не будет, и велит мне убираться? Или полиция приедет? Что мне тогда делать? Куда идти? Я никого не знаю. У меня никого нет.

– Если что-то случится, звони мне. Вот. – Порывшись в карманах, он достал ручку и лист бумаги. – Я оставлю свой телефон.

– Как я позвоню? У меня нет мобильного.

Он замер, так и не коснувшись ручкой бумаги.

– Останьтесь, пожалуйста. Я готова сниматься хоть завтра, – умоляла она, то и дело сглатывая – в горле от волнения пересохло.

– Мы не можем снимать завтра, Лора, – мягко возразил он. – Успокойся, все будет хорошо, вот увидишь. Мне нужно попасть завтра на мамин день рождения. Ей семьдесят. Она живет в Голуэе. Не могу же я пропустить юбилей. И Рейчел, оператор, – у нее жена беременна, ей тоже пора вернуться домой, и наша Бо, режиссер и продюсер, должна все подготовить к следующей неделе, планы, документы, а еще у нее публичная лекция. Нам нужны оборудование, разрешение. Мы никак не можем завтра начать.

– А можно я поеду с вами? – взмолилась она.

Он уставился на нее, не веря своим ушам, не зная, что на это ответить.

– Ты хочешь?..

– Пожить у вас. Здесь мне оставаться невмоготу. Все изменилось. Все меняется, и нам приходится.

Она была в панике, мысли метались.

– Успокойся, Лора, все в порядке, все по-прежнему, ничего не изменилось. – Он подошел к ней, взял за руки, очень нежно, хотел, чтобы она посмотрела ему в глаза. Сердце резко забилось от одного прикосновения к ее коже. Она покорно подняла взгляд – глаза цвета травы уставились ему прямо в душу.

– Мой отец умер, – заговорила она, все так же проникновенно на него глядя. – Мой отец умер, а я так ни разу не назвала его отцом. Я даже не знала, известно ли ему, что я его дочь. Мы даже ни разу… – Слезы потекли по ее щекам.