– Сейчас же вернись! – закричал Небамон, пытаясь схватить сына, но потерял равновесие и с громким всплеском бултыхнулся с качающейся лодки прямо в воду. Как только он вынырнул, то услышал крик Рики о помощи. Он хорошо знал коварство этих островов из ила и зарослей тростника. Ему потребовалось несколько минут, чтобы вернуться в легкую лодку, не перевернув ее, но еще труднее найти канал, по которому он сможет проплыть на другую сторону зарослей, где находился сын. Небамон поспешно спрыгнул с лодки и направился к заросшему тростником берегу. Его ноги соскальзывали, и он отчаянно пытался устоять на скользком иле. Водоросли сразу же опутали руки, мухи ослепили его, и жижа сомкнулась вокруг рук и ног. Он не мог двигаться быстрее, потому что любое поспешное движение было опасным, и тогда он не успел бы спасти Рики или, хуже того, мог сам утонуть прежде, чем слуги придут ему на помощь. Небамон очень осторожно соскальзывал в сторону более глубокой воды и, смывая ил с глаз, продолжал двигаться.

– Ваш мальчик у меня, – услышал он задыхающийся голос человека. – Скорее давайте лодку, потому что мне трудно его держать.

Неожиданная помощь так удивила Небамона и он почувствовал такое облегчение, что не сразу пришел в себя и смог ответить только после того, как окунулся с головой под воду.

– Чтобы привести лодку, потребуется некоторое время, – произнес он наконец, – но я поспешу.

Он увидел человека, растянувшегося поперек кочки и державшего Рики за голову так, чтобы мальчик не захлебнулся. Голова человека была под водой, и время от времени он судорожно поднимал ее, чтобы сделать вдох. А Рики был настолько запутан водорослями, что Небамону пришлось осторожно подплыть к нему, руками разорвать их, освободить мальчика и втащить его в лодку. От сильного испуга Рики сразу же вырвало слизью. Небамон держал его на руках, в то время как незнакомец все еще стоял в тине около лодки и молча смотрел на них, как бы раздумывая, что делать дальше. И вдруг в голову Небамона пришла мысль: это тот самый беглец, который скрывается в болотах, и он может быть опасен. Мужчина выглядел жестоким: глубоко посаженные темные глаза сверкали из-под густых черных бровей. Его лицо заросло длинной щетиной, опухло от укусов слепней и было покрыто ранами, из которых струйками стекала кровь. Он стоял в жиже по пояс, над его головой кружился рой мух, и от него шел зловонный запах гнилого болота. Однако плечи его не были согнуты тяжелым трудом, и не было видно шрамов от ударов плетей, а остатки его оборванной одежды были из такой же ткани, как одежда Небамона. Обычный раб испугался бы, а этот человек надменно смотрел прямо в глаза. Таким мог быть только один раб в Египте.

– Моисей, сириец, – уверенно сказал Небамон. – Убийца на пути к воротам границы!

– Не убийца, а мститель, – поправил тот с гордостью. – Я заплатил жизнью за жизнь.

– Я также плачу, – заверил его Небамон, наклоняясь над Рики. – Тебе нельзя идти к границе сейчас, так как все патрули уже предупреждены. Военачальник уехал в крепость сегодня, он очень спешил, чтобы заработать награду от фараона за твою голову. – Он слегка усмехнулся. – Давай поедем сейчас ко мне, и ты пробудешь у меня до тех пор, пока у тебя не отрастет такая борода, которую обычно носят сирийцы. Через месяц мы сможем переправить тебя домой с торговцами, возвращающимися домой. Ты можешь положиться на меня, я спрячу тебя, а всем сообщу, что ты мертв.

– Как я вижу, ты такой же прирожденный обманщик, как и все египтяне, – холодно сказал Моисей. – Ты строишь интриги ради самих интриг. Мне не суждено умереть в Египте, но я не настолько хитер, как ты, поэтому меня устраивает, что твоей хитрости хватит на нас двоих.

Небамон с негодованием вытаращил глаза, но тем не менее не пошевелился, чтобы остановить Моисея, когда он влезал в лодку. А Рики отодвинул ноги в сторону и, повернув голову, лежащую на руке отца, захныкал. Небамону стало стыдно, что его сын испугался своего спасителя.

– Он, вероятно, никогда не видел человека с такой щетиной, – сказал он извиняющимся тоном и засмеялся.

– Египетские дети всегда боятся меня, – сказал Моисей и взял в руки весло. – Это очень странно, и я никогда не мог понять этого.

Когда лодка вышла из зарослей, уже наступили сумерки и солнце почти зашло. Колесница прогрохотала по безлюдной улице деревни. Работники ложились спать на закате, и лампы не зажигались. Небамон был доволен, что улица пустынна: он знал, что рисковал, если его увидят со столь странным человеком. Он встревожился, увидев свет факелов у ворот, и предположил, что Асет послала слуг выяснить, почему они задерживались. Однако в доме все равно узнают о присутствии сирийца, поэтому не имело значения, когда его увидят. Небамон уже въезжал в ворота, когда заметил, что с его слугами стояли те самые воины, которых он отослал днем. Он резко остановил колесницу, но было слишком поздно. Военачальник фараона, который должен быть уже далеко, торжествующе выступил из тени, чтобы приветствовать его.

– Добрый вечер! – сказал он ликующим тоном. – Мой инстинкт подсказал мне, что я хорошо здесь поохочусь. И я вижу, что не ошибся.

Небамон передернул плечами.

– Мне всегда приятно, – сказал он холодно, – приветствовать гостя. Этот молодой человек, кого ты, кажется, подозреваешь, не опасен. Он – один из сирийских музыкантов, сумасшедший, и как мне стало известно, бродил в наших окрестностях.

Военачальник грубо засмеялся:

– Очень правдоподобная история, особенно когда этот человек приезжает к тебе домой в твоей колеснице и управляет ею, сидя рядом с тобой. Я не хотел бы оказаться на твоем месте, когда фараон услышит этот рассказ.

– Уж не хочешь ли ты отправить этого молодого человека в Фивы? – спросил Небамон. – Делай, что посчитаешь нужным, тем более что танцовщицы тоже поедут туда. У меня больше нет времени обсуждать это – мой ребенок нуждается в срочной помощи. Забирай этого человека и спроси моего слугу, где ты можешь запереть его на ночь.

Проходя мимо военачальника, он грубо толкнул его и вошел в дом с Рики на руках, а затем передал мальчика Асет. Тем временем Небамон срочно послал слугу за самым молодым музыкантом, играющим на мандолине в сирийской труппе.

Жилище Небамона было похоже на деревню: около дома располагался квартал, где жили слуги, а в этом квартале – небольшая, но крепкая тюрьма с голым полом, стенами и настолько маленьким окошком, что в него мог просунуть руку лишь стражник, подающий еду и питье. Стоя напротив этого окошка, Моисей мог видеть звездное небо. Этот вид успокоил его. В Египте он был одинок и не испытывал родственных чувств ни к кому в этой стране. У окна было холодно, и он продрог, просидев целый день в воде с тиной и промокнув до костей. Он дрожал от холода, но испытывал радость, обуреваемый странными и возвышенными мыслями. Его не пугала безжалостность Египта, и все же ему очень хотелось оказаться в безмолвной пустыне, где он мог бы затеряться от взглядов людей среди песка, камней и звезд.

Услышав, что кто-то возится с задвижками, он обернулся. Дверь резко и с шумом открылась.