— Что?

— У вас чудесный сын. Понимаете? Чудесный. Слышали, как он плакал?

— С ним все в порядке, доктор?

— Разумеется, в порядке.

— Прошу вас, дайте мне на него взглянуть.

— Скоро вы его увидите.

— Вы уверены, что с ним все в порядке?

— Совершенно уверен.

— Он еще плачет?

— Попытайтесь отдохнуть. Вам не о чем беспокоиться.

— А почему он больше не плачет, доктор? Что случилось?

— Да не волнуйтесь вы так. Все нормально.

— Я хочу видеть его. Пожалуйста, позвольте мне посмотреть на него.

— Дорогая моя, — сказал врач, похлопывая ее по руке. — У вас чудесный, здоровый ребенок. Разве вы не верите тому, что я говорю?

— А что это там женщина делает с ним?

— Вашего ребенка готовят к тому, чтобы на него было приятно смотреть, — сказал врач. — Мы его немножко вымоем, вот и все. Дайте нам минутку.

— Клянетесь, что с ним все в порядке?

— Клянусь. А теперь лежите спокойно. Закройте глаза. Ну закройте же. Вот так. Так-то лучше. Умница…

— Я так молилась, чтобы он выжил, доктор.

— Разумеется, он будет жить. О чем вы говорите?

— Другие же не выжили.

— Что?

— Из других моих детей ни один не выжил, доктор.

Врач стоял возле кровати и смотрел на бледное, изможденное лицо молодой женщины. До сегодняшнего дня он ее никогда не видел. Они с мужем были новыми людьми в городе. Жена хозяина гостиницы, которая пришла помочь принять роды, говорила, что муж ее работает в местной таможне на границе и что они неожиданно прибыли в гостиницу с одним чемоданом и сумкой три месяца назад. Муж был пьяницей, говорила жена хозяина гостиницы, заносчивый, властный, задиристый, а вот молодая женщина была тихой и набожной. И очень грустной. Она никогда не улыбалась. За те несколько недель, что она там прожила, жена хозяина гостиницы ни разу не видела, чтобы она улыбнулась. Ходили слухи, что это третий брак мужа, одна его жена умерла, а другая развелась с ним в силу каких-то неприглядных причин. Но это были только слухи.

Доктор нагнулся и натянул простыню повыше на грудь пациентки.

— Вам не о чем тревожиться, — мягко произнес он. — У вас совершенно нормальный ребенок.

— То же самое мне говорили и о других детях. Но я всех их потеряла, доктор. За последние восемнадцать месяцев я потеряла троих своих детей, поэтому не вините меня, что я нервничаю.

— Троих?

— Это мой четвертый… за четыре года.

Врач беспокойно переступил с ноги на ногу.

— Вряд ли вы понимаете, что это значит, доктор, потерять их всех, всех троих, по очереди, одного за другим. Они и сейчас у меня перед глазами. Я вижу лицо Густава так ясно, как будто он лежит рядом со мной в постели. Густав был замечательным мальчиком, доктор. Но он всегда болел. Ужасно, когда они все время болеют и нельзя ничем им помочь.

— Знаю.

Женщина открыла глаза, несколько секунд пристально смотрела на врача, потом снова закрыла их.

— Мою маленькую девочку звали Идой. Она умерла накануне Рождества. Всего четыре месяца назад. Как бы мне хотелось, чтобы вы видели Иду, доктор.

— Теперь у вас другой ребенок.

— Но Ида была такая красивая.

— Да, — сказал врач. — Я знаю.

— Откуда вы можете это знать? — вскричала она.

— Я уверен, что это был прекрасный ребенок. Но и этот тоже красивый.

Врач отвернулся от кровати и стал смотреть в окно. Был дождливый серый апрельский день, и он видел красные крыши домов на другой стороне улицы. Огромные капли дождя стучали по черепице и разлетались брызгами.

— Иде было два года, доктор… и она была такая красивая, что я глаз не могла от нее оторвать с утра, когда одевала ее, и до вечера, когда она снова благополучно лежала в постели. Я все время боялась, как бы с ней не случилось чего-нибудь страшного. Густава не стало, не стало моего маленького Отто, и она единственная у меня оставалась. Иногда среди ночи я тихо подходила к кроватке и прикладывала ухо к ее ротику, чтобы убедиться, что она дышит.

— Попытайтесь отдохнуть, — сказал врач. — Пожалуйста, попытайтесь отдохнуть.

Лицо женщины было бледно и бескровно, а вокруг носа и рта появился едва заметный голубовато-серый оттенок. Ко лбу прилипли пряди мокрых волос.

— Когда она умерла… я опять была беременна, когда это произошло, доктор. Этому, который только что родился, было целых четыре месяца, когда Ида умерла. «Не хочу! — кричала я после похорон. — Не буду его рожать! Достаточно я похоронила детей!» А мой муж… он расхаживал среди гостей с огромной кружкой пива… он быстро обернулся и сказал: «У меня для тебя есть новости, Клара, хорошие новости». Вы можете себе такое представить, доктор? Мы только что похоронили нашего третьего ребенка, а он мне говорит, что у него для меня хорошие новости. «Сегодня я получил назначение в Браунау, — говорит он, — так что собирайся. Там ты все начнешь сначала, Клара, — говорит он. — Новое место, да и врач там новый…»

— Пожалуйста, не разговаривайте…

— Вы ведь и есть новый врач, правда, доктор?

— Да, это так.

— А мы в Браунау?

— Да.

— Я боюсь, доктор.

— Постарайтесь ничего не бояться.

— У четвертого есть хоть какие-то шансы?

— Не настраивайте себя так.

— А я не могу думать иначе. Я уверена — что-то наследственное заставляет моих детей умирать. Это точно.

— Какая ерунда.

— Знаете, доктор, что сказал мне мой муж, когда родился Отто? Он вошел в комнату, заглянул в кроватку, в которой лежал Отто, и сказал: «Почему все мои дети такие маленькие и слабенькие?»

— Я уверен, он этого не говорил.

— Он низко наклонился над кроваткой Отто, будто там лежало крошечное насекомое, и сказал: «Я хочу знать только одно: отчего получше экземпляры не получаются? Только это я и хочу знать». А через три дня после этого Отто умер. На третий день мы было окрестили его, и в тот же вечер он умер. А потом умер Густав. А потом Ида. Все умерли, доктор… И неожиданно весь дом опустел.

— Не думайте сейчас об этом.

— А этот очень маленький?

— Нормальный ребенок.

— Но маленький?

— Пожалуй, немножко маленький. Но маленькие часто покрепче больших будут. Только представьте себе, фрау Гитлер, — на будущий год в это время он уже будет учиться ходить. Разве не приятно об этом думать?

Она ничего не ответила.