Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это правда.
— Может, его раем был Тир-нан-Ог, знаешь, этот кельтский рай. Очень похоже.
— Это почему же?
— Тир-нан-Ог находится далеко на западе, за самыми дальними островами. Край молодости. Кельтский рай является краем вечной молодости. А что «подстерегает смельчака»? Наверное, острова с поющими песками. Острова за скалами, которые выглядят как движущиеся человеческие фигуры.
— А говорящие звери? Ты тоже найдешь их на Далеких островах?
— Да, найду.
— Неужели? Что же это за звери?
— Тюлени.
— Ах, отстань и успокойся. Я занят. Ловлю рыбу.
— Возможно, ты и ловишь рыбу, но не поймаешь даже жабу. Можешь заткнуть свой крючок за ленту шляпы. А теперь послушай меня.
— Я не БУДУ тебя слушать. Ну ХОРОШО, буду. Есть поющие пески на острове. Хорошо, есть говорящие тюлени. Но это все меня не касается. А кроме того, я не вижу связи с «Би-семь».
— Нет? А зачем он ехал на север?
— Чтобы похоронить тетку, чтобы переспать с девушкой, чтобы лазить по горам. Откуда я могу знать? И что мне за дело до этого?
— Он должен был остановиться где-то в гостинице «Каледониен».
— Вовсе нет.
— А откуда ты знаешь, где он должен был остановиться?
— Я не знаю. Никто не знает.
— Почему один из них шутил на тему «ограбления Кале», если бы он должен был остановиться в «Ваверлей»?
— Если он собирался на Кладда, — а я могу поспорить, что не существует на этом острове никакого постоялого двора под таким названием, как «Каледониен», — если собирался на Кладда, то ехал бы через Глазго и Обан.
— Не обязательно. Также быстро и удобно можно добраться через Скоон. Скорее всего он не выносил Глазго. Это часто случается. Ты можешь позвонить вечером в «Каледониен» в Скооне и узнать, не забронирован ли у них номер.
— Я не сделаю ничего подобного.
— Если ты будешь так хлестать по воде, распугаешь всех рыб в реке.
Он вернулся домой на ужин в плохом настроении. Ничего не поймал, а потерял душевный покой.
В сонной тишине, которая наполнила комнату вечером, когда дети пошли спать, он поймал себя на том, что постоянно смотрит на телефон в другом конце комнаты. Телефон стоял на столе Томми и провоцировал неограниченными возможностями, искушал тайным обещанием, дремлющим в его немом присутствии. Достаточно поднять трубку, чтобы соединиться с кем-то на западном побережье Америки, с кем-то в центре Атлантики, с кем-то на высоте двух миль над землей.
Или с гостиницей «Каледониен» в Скооне.
Целый час с нарастающим отвращением он боролся с искушением. Наконец Лаура вышла, Томми пошел выпустить собак, и тогда Грант подбежал к телефону одним прыжком, более подходящим на поле для игры в регби, чем в комнате.
Он поднял трубку, прежде чем понял, что не знает номера. Отложил трубку с чувством, что спасен. Сделал уже шаг в направлении брошенной книги, но изменил намерение и достал список телефонов. Он знал, что не получит покоя, пока не поговорит с гостиницей «Каледониен» в Скооне, наверное, такая маленькая слабость не была высокой ценой за душевное спокойствие.
— Скоон четырнадцать-шестьдесят… Гостиница «Каледониен»? Вы могли бы меня проинформировать, не забронировал ли у вас на этих днях номер господин Шарль Мартэн?.. Да, благодарю, подожду… Нет? Никого с такой фамилией… Ага… Большое спасибо. Извините за хлопоты.
«Ну и все, — подумал он, кладя трубку. — Это был конец дела «Би-семь», по крайней мере если речь идет обо мне».
Он выпил рюмочку и пошел спать. Лежал с открытыми глазами, глядя в потолок. Потом погасил свет и применил собственное средство от бессонницы: старался не заснуть. Он выдумал этот метод уже давно на основе простого принципа, что человеческая натура непокорна, и до сих пор метод его не подвел. Достаточно было только подумать, что ему нельзя спать, а глаза уже сами закрывались. Это притворство сразу преодолевало важнейшее препятствие, каким служила боязнь бессонницы, и таким образом очищало поле действия для приходящего сна.
Сейчас также его глаза склеились как обычно, но в голове крутилось стихотворение:
Пески там поют,
И камни там ходят,
И зверь говорит
У стоящих ручьев
…………………..
Что означали стоящие ручьи? Существовало ли что-то такое на Островах? Во всяком случае, не замерзшие ручьи, на Островах зимы слишком мягкие. Значит — что? Ручьи, которые уходили в песок и таким образом переставали течь. Нет. Стоящие ручьи. Стоячие ручьи?
Может, библиотекарь будет что-нибудь знать? Наверное, есть какая-нибудь приличная библиотека в Скооне?
— Мне казалось, что это тебя уже не интересует? — отозвался голос.
— Иди к черту.
Механик. Что бы это могло значить? Механик. За этим словом скрывались неограниченные возможности.
Чем бы он ни занимался, успех способствовал ему, у него были средства на первый класс британского экспресса, что в настоящее время практически доступно только миллионеру. И вдобавок, судя по содержимому саквояжа, он потратил такие деньги на короткий визит.
— Может, девушка? Девушка, которая обещала ждать? Но она была француженкой.
Женщина? Ради женщины ни один англичанин не решится на пятисотмильную поездку, другое дело француз, который бросился с ножом на девушку за то, что она стреляла по сторонам глазами.
И зверь говорит.
У стоящих ручьев.
О Боже! Снова то же самое. Нужно удержать воображение, если человека охватывает желание перенести на бумагу плоды своей фантазии. Человек, наделенный живым воображением, может довести себя до такого состояния, что попадает в плен идеи, которая потом перерождается в идею фикс. Он может так полюбить очаровательные очертания святыни, что будет трудиться годы, чтобы заработать деньги и отправиться в путешествие к ней. В крайних случаях идея становится насилием, и тогда человек бросает все ради этой единственной вещи: горной вершины, головы из зеленого камня в каком-нибудь музее, неисследованной реки, кусочка парусного полотна.
В какой степени «Би-семь» был одержим этим видением? Настолько ли, чтобы отправиться на его поиски? Или только в той степени, чтобы выразить его словами?
Ведь он НАПИСАЛ эти слова.
Конечно, он их написал.
Они были его, как и его брови. Как этот его детский почерк.
— Это АНГЛИЙСКИЙ почерк? — задал провокационный вопрос голос.
— Да, это АНГЛИЙСКИЙ почерк.
— Но он из Марселя.
— Он мог ходить в школу в Англии.
— Скоро ты скажешь, что он вообще не был французом.