Идона переодевалась, когда вошла няня, и одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять, что она переживала.

— Если бы ее светлость знала, кто сегодня разляжется в ее постели, она бы в гробу перевернулась, — качала головой старушка. — Какой срам! Привезти в дом такую неприличную женщину!

— Он думал, что я ребенок.

— Так ты и есть ребенок, можно ли тебя сравнить с этой старой ведьмой?! — сердито фыркнула няня. — Трясет своими ожерельями да еще рассказывает мне, откуда они взялись. — Потом, спохватившись, что напрасно говорит все это Идоне, няня прикусила язык, не желая выболтать остальное, и закончила другим тоном: — Тебе не надо переодеваться. И не приведи Бог сесть за один стол с этой! Только через мой труп!

— Я не хотела идти, но его светлость настаивает. Ты же знаешь, няня, мы не можем его раздражать.

— Это еще что такое? Чего он ждет от тебя, а?.. Идона знала, как старушка переживает за нее, и решила рассказать ей самую малость.

— Его светлость уже согласился, что Эдам и его жена, ты, все живущие здесь будут обеспечены. Ты ведь понимаешь, как это важно!

Няня вздохнула:

— Уж это правда, мисс Идона. А что же он хочет взамен?

— Ну, чтобы я подчинялась, вернее, слушалась его.

Она не стала подробно рассказывать о разговоре с маркизом.

Идона надела свое единственное вечернее платье, которое няня смастерила сама. Девушка любила надевать его, когда ужинала с отцом.

Платье очень простое, из самого дешевого муслина. Няня постаралась, чтобы платье было модного, по ее представлениям, фасона: высокая талия, достаточно низкий вырез, подходящий для вечера.

Идона понимала, какой простушкой покажется она на фоне Клэрис Клермонт. Девушка вынула фиалки из вазочки на туалетном столике и прикрепила к платью. А потом, когда няня причесала ее, приколола крошечные букетики к волосам.

Она была полна решимости не позволить маркизу подавить ее волю и гордость, даже несмотря на то, что вынуждена его слушаться.

Он такой властный, такой своенравный!.. Ей казалось — если не сопротивляться ему всеми силами, он просто втопчет ее в землю, и она перестанет существовать как личность.

Открывая дверь в гостиную, она надеялась оказаться первой.

Но маркиз уже стоял спиной к зажженному камину и казался еще красивее, чем прежде.

В вечернем наряде, с белым галстуком, в длинных черных узких брюках, изобретенных принцем-регентом, он смотрелся пришельцем из другого мира.

Она испугалась, что он станет смеяться над ее стараниями украсить себя, и пожалела, что приколола фиалки в волосы и к платью.

Но она гордо подняла подбородок и, подойдя к маркизу, присела, уверенная, что его внимательный, изучающий взгляд уже отыскал в ней кучу недостатков.

— Вы выпьете шампанского? — спросил он. Она увидела, что слуги поставили серебряный поднос на столик. На нем стояло серебряное ведерко со льдом для шампанского, которое не вынимали со времен дедушки. И у нее в голове мелькнула мысль, что, вероятно, отец не нашел ведерко, иначе он бы его обязательно продал.

Идона взяла бокал, протянутый маркизом.

— Я полагаю, невежливо не попросить вас рассказать историю дома и ваших предков. Я отдаю должное возрасту дома, но больше всего его красоте. Атмосфера комнаты, в которой я сплю, — удивительная, я раньше не ощущал ничего подобного.

Идона изумленно подняла брови: он пытается быть любезным. Она ответила:

— Может быть, сегодня ночью вас посетят духи прошлого.

— А вы верите в призраки?

— Конечно, — ответила Идона. — Их здесь много, и я их часто вижу.

— Так, вы думаете, я и поверю? Она засмеялась:

— Это не зависит от того, верите вы или нет. Дом часто посещают духи с тех пор, как здесь останавливался Чарльз II, когда прятался от солдат Кромвеля.

— А что произошло?

— Леди Овертон, прятавшая здесь Чарльза, влюбилась в него. А он бежал во Францию. Она, конечно, понимала, что они не могут быть вместе. Не в силах пережить разлуку, она умерла. Ее похоронили в семейной усыпальнице.

— Печальная история, — заметил маркиз. — И вы думаете, с вами такое может случиться?

— Надеюсь, нет.

— Уверен, как все женщины на свете, вы верите, что в один прекрасный день встретите замечательного принца, который влюбится в вас с первого взгляда, вы выйдете за него замуж и заживете счастливо.

Идона подумала, что, несомненно, именно этого ей бы и хотелось.

И снова он прочел ее мысли.

— Прекрасные мечты!.. На самом деле жизнь не такова. И любовь, позвольте вам сказать, мисс Овертон, как правило, — разочарование.

— Может быть, вы делаете выводы на основе собственного опыта. А мои родители были по-настоящему счастливы друг с другом. Мама наперекор семье вышла замуж за отца, и хотя мы были очень бедны, она никогда не жалела.

— Ну, значит, им несказанно повезло.

— Я думаю, суть в том… — Идона подыскивала слова поточнее, — что они не определяли цену того, что делают, как, вероятно, вы и ваши знакомые. Они просто любили друг друга, все остальное считая совершенно неважным.

— Если вы собираетесь ориентироваться на такие необычайно высокие идеалы, я хочу вас предупредить — вы непременно разочаруетесь. Довольствуйтесь доступным. Заполучите мужчину с деньгами, приличным положением, по уровню подходящего вам. Зачем желать большего?

— Но я хочу большего, — ответила Идона. — Гораздо большего! Я хочу, выходя замуж, любить всем сердцем и чтобы меня любили. Мне не важно, будет ли нам трудно, сможем ли иметь лошадей, украшения, слуг, шампанское. Мы будем принадлежать друг другу, а это более драгоценно, чем все остальное, что способен предложить нам мир.

Она говорила слегка нараспев; глаза сверкали от воспоминаний о счастье родителей. Идоне казалось, что даже девочкой она замечала радостный свет, исходивший из их сердец.

Едва Идона замолчала, как открылась дверь, и появилась Клэрис Клермонт. Она была настолько живописна, что девушка молча взирала на нее.

Платье из зеленого газа украшали перья; волосы золотистого цвета ярко сверкали.

Глаза актрисы были подведены черным, ресницы густо покрыты тушью, а губы — алой помадой.

Клэрис была очень хороша, правда, чрезмерно ярка.

Она ринулась к маркизу:

— О чем тут разговор? Про что драгоценное? Если кто-нибудь и отхватит драгоценности, то уж не беспокойся, это буду я!

Клэрис подозрительно посмотрела на Идону, как будто опасалась ее.