Ласкольник вдруг улыбнулся — дико, но без особой злости.

— Потому-то я и приказал вам ехать шагом и внимательно смотреть на землю. И вижу, что через несколько минут вы станете сочувствовать местным, дети. Но будьте осторожны. Им, — он указал на место, где стоял лагерь невольничьей армии, — приходится справляться, как смогут. Меекханская сметка, фокусы и коварство. Гончая утверждает, что отряды Кахела-сав-Кирху пришли под город вечером, разбили лагерь, а после всю ночь оттуда слышались песни, смех и звуки разврата. Пылали костры, играла музыка. И потому…

— Никто не смотрел на равнину между лагерем и рекой.

— Да, Лея, именно так. Никто не смотрел, как они готовят засаду, втыкают колья, кладут козлы. Утром большая часть рабов вышла из-за фургонов и отправилась к реке, словно идя протрезветь и наполнить водой ведра. И тогда из города хлынула кавалерия, на раз-два сформировала строй и ударила. Для коноверинцев это должно было выглядеть так, словно они поймали повстанцев со спущенными штанами, с покинутым лагерем, с большинством пехоты над рекой и горстью лучников и пращников внутри — те, впрочем, увидев атакующую кавалерию, бросились наутек. Командир Соловьев подумал, что рабы паникуют, что он отрежет пехоту от фургонов, прижмет к реке и выбьет из луков или утопит, а потом спокойно зайдет в лагерь. Тем временем голытьба над рекой превратилась в четырехугольник, ощетинившийся копьями, пустое поле между ней и лагерем оказалось линией ловушек, за которой в траве пряталось две тысячи наилучшим образом вооруженной пехоты, какая только была у Кровавого Кахелле. Лучники и пращники остановились за пехотинцами и принялись стрелять, на фургонах же лагеря встало множество бунтовщиков. Мешок для кавалерии сработал. Это не была точная копия битвы при броде на Сийе, но экзамен она сдала. Когда конница увязла в ловушках, утратила разгон, четырехугольник двинулся от реки, протыкая как людей, так и лошадей. Воцарился хаос, наемники, которые ожидали легкой победы и множества трофеев, пали духом, не откликались на команды, смешивали ряды Соловьев. Началась резня.

Нийяр покачал головой.

— Говоришь, словно все это видел, кха-дар.

Ласкольник легонько улыбнулся.

— Не видел, но читал рапорты Пальца. Его люди добрались до нескольких уцелевших в битве. У рабов оказалось немного конницы, может, голов двести, но, когда остатки атакующих бросились наутек, эта кавалерия села им на хвост и рубила, пока могла. Погибли почти все наемники, из Соловьев в Помве вернулась только сотня, тяжелая пехота, которая только-только вышла из города, даже не пыталась им помочь. Сомкнула строй и вернулась за стены. Кахель-сав-Кирху получил то, за чем он сюда пришел. Броню, оружие, седла и конину. Много конины. Его людям нужно есть.

В Кайлеан отозвалось воспитание Фургонщиков, и на миг она почувствовала, как к горлу ее подкатывает желчь.

Уловила уголком глаза взгляд Дагены и успокаивающе отмахнулась. Нормально, справлюсь. Вдохнула поглубже.

— Хорошие боевые кони высоко ценятся… — Кошкодур выглядел не менее потрясенным, чем она.

— Верно. Но только в том случае, когда у тебя есть хорошие всадники или же ты можешь коней выгодно продать. А кроме того, в такой круговерти, как здесь, в бою против пехоты, прячущейся за козлами, ранятся и гибнут прежде всего лошади. А зачем терять мясо? А? Вам ведь известна эта меекханская практичность, правда? В той битве Кровавый Кахелле получил триста лошадей, а остальных убил и два дня, стоя под городом, солил их мясо в бочках. Это подтвержденная история, есть свидетели. Смотрел на это весь Помве. Над рекой невольники устроили бойню, вода, текущая к городу, сделалась красной, а гора костей была высотой с дом. Местные после сбросили их в воду.

Некоторое время царила тишина, прерываемая только навязчивым жужжанием насекомых. Кайлеан отгоняла картинки, подсовываемые ей воображением, и слабым голосом спросила:

— И зачем ты нам это рассказываешь, кха-дар?

— Потому что за десять дней перед битвой рабы ограбили торговые склады в северном Вахези. Там не было ничего ценного, немного хлопковых тканей и приправ, но невольники прижгли пятки одному из пойманных купцов и под полами нашли четыреста бочек соли. И о чем это говорит? Палец, передавая мне перед нашим отъездом эту информацию, понятия не имел, что она означает. Я же, кажется, знаю.

Ласкольник с удивительной легкостью вскочил в седло, развернулся к ним, и вдруг до Кайлеан дошло, что в лице его изменилось. Он был сосредоточен, спокоен, он владел собой, но оставался странным образом взволнован. Словно мальчишка, который углядел шанс на неплохое развлечение.

— Мне требовалось увидеть город и поле битвы, Кайлеан. Потому что Кахель-сав-Кирху прибыл сюда не только с оружием, но также с бочками и солью. А значит, он знал, как закончится битва. Запланировал ее, мысленно провел, прежде чем первый конь выехал из города, и выиграл, прежде чем первая сабля покинула ножны. Проклятие… я должен был убедиться, имеет ли это восстание шанс на успех и может ли Империя ему реально помочь. Но если у рабов такие командиры… Белый Коноверин… нет, весь Дальний Юг — в беде. В большой беде.

* * *

Император молчал. Ни словом не прокомментировал информацию, что Генно Ласкольник находится на другом конце света, за добрых три тысячи миль от Града Городов. Даже не скривился, когда Третья Крыса назвал средства на доставку его туда вместе с несколькими сотнями старательно отобранных солдат и другой поддержкой. Только задумчиво смотрел на каменный барельеф — с таким лицом, словно выслушивал самый обычный рапорт, например о ценах на пшеницу. И только когда услышал, что на месте генерал вышел на контакт с агентом Псарни, чуть приподнял бровь и взглянул на Эвсевению. Гентрелл, однако, так и не дождался своего торжества. Даже если информация эта была для нее новостью, женщина ничем того не показала.

— Дальний Юг — это наша территория, ваше величество, — сказала только она.

Ох. Ошибка. Возможно, даже большая. Креган-бер-Арленс снова перевел взгляд на Безумие Эмбрела и прошептал:

— Ваша территория. Ваша?

Когда взглянул на нее снова, первая среди Гончих Империи согнулась в столь глубоком реверансе, словно рука гиганта прижала ее к полу.

— Я начинаю понимать, в чем состоит проблема, — продолжил император, — с вами и Крысами. Это все — результат неверной интерпретации определенных понятий. Крысы разнюхивают дома, Гончие — охотятся вне его. Как-то так оно говорится, верно? И Крысы решили, что дом принадлежит им, а Псы вбили себе в башку, будто то, что находится вне дома, — их собственность. Как если бы кто порезал мир на части и дал их вам на развлечение. Словно, — взгляд императора остановился на Гентрелле, и тот, прежде чем успел отдать себе отчет, согнулся в поклоне, вглядываясь в щели между плитами барельефа, — словно они действительно принадлежат вам. А одновременно вы воспринимаете все и всех как игрушки. Даже людей, которые ценны для Империи.

Голос, хотя и спокойный, ничего спокойного не обещал. Вдруг обычное совещание, которое должно было остаться серий докладов, превратилось в борьбу за жизнь. Гентрелл понял вдруг, что, когда он входил в портал, лишь двое из его людей знали, что он отправляется в столицу. И ни один — что предстоит беседа с императором. А Менанер — это защищенный замок, и подвалы тут наверняка очень глубокие.