Брукс поджал губы. Я просто ревную, подумал он. Глупость какая. Мы ведь все делаем одно дело. Большое, важное, настоящее дело. И она, и он, Брукс, и этот сумасшедший русский, без которого ничего не было бы вообще. Господи, когда же это кончится?! Бедная девочка. Он ей так нужен. Она держится, но…

Сделав так, чтобы миледи не увидела его мимической гримасы, Брукс с достоинством поклонился и вышел из кабинета.

Рэйчел, стоя у огромного – французского – окна, глядела на панораму Сити, открывавшуюся перед ней. Это он настоял на том, чтобы центральный – а тогда ещё единственный – офис был именно здесь, подумала Рэйчел. Ему чем-то понравилась готическая архитектура этого здания. Возможно, потому, что она так не похожа на его Москву… Потом она тоже полюбила этот дом. И место это было просто идеальным для банка… Нельзя, нельзя так, оборвала она себя. Вот это и началось. То, о чём он говорил когда-то. Неужели? Неужели он опять прав? Конечно. Ещё бы. Как всегда.

Несмотря на август, было холодно, и низкие облака, казалось, цепляются рваными краями за крыши и трубы домов. Руки у Рэйчел тоже были холодными.

Обернувшись на звук открывающейся двери, Рэйчел улыбнулась вошедшему Осоргину:

— Здравствуйте, Вадим Викентьевич, — по-русски сказала Рэйчел. Она всегда говорила со своими русскими помощниками по-русски. Отчасти из уважения к ним, отчасти затем, чтобы не разучиться самой думать по-русски.

— Здравствуйте, миледи, — Осоргин тоже улыбнулся и чуть склонил голову в поклоне.

Как Осоргин всё-таки на него похож, с тоской подумала Рэйчел. Нет, никакого внешнего сходства, разумеется. Но тот же тип, безусловно. Он обладает просто потрясающей способностью находить мужчин своего типа буквально везде, хоть в Лондоне, хоть в Париже, а то и вовсе – in the middle of nowhere,[14]заражать их своей одержимостью, окружать себя ими. И меня. Господи, как он посмел уехать, мерзавец?!

Осоргин ждал. Бывший офицер русского императорского флота, в свои шестьдесят лет сохранивший выправку и стать юного гардемарина, давно научился ждать и терпеть. И к человеку, который научил его этому – научил, ничему не уча, не поучая и не командуя, научил, ни разу не задев его бешеной гордости и не уязвив самолюбия, Осоргин испытывал чувство, похожее на сыновнее, хотя сам годился ему по возрасту в отцы. А к миледи… Как ты посмел уехать от неё, мерзавец, подумал Осоргин. Когда ты приедешь, я тебя задушу своими руками. Не до смерти, но задушу. Господи Иисусе, если бы ты видел сейчас её лицо. Леди Рэйчел. Господи Боже! Ну сделай же что-нибудь!

Рэйчел вернулась к столу и жестом пригласила Осоргина присоединиться к ней. Когда он сел, Рэйчел посмотрела на него – словно погладила его светом своих серо-синих, как штормовые облака, печальных глаз.

Раньше глаза у неё никогда не были такими печальными, подумал Осоргин. Раньше. Когда этот сукин сын был здесь. Когда он был здесь, её глаза сверкали и лучились так, что в них просто больно было смотреть. Как ты посмел уехать от неё, мерзавец?!

— Я к вашим услугам, миледи.

— Вы всё слышали, Вадим Викентьевич?

Конечно, он всё слышал. Слышал и фиксировал. Над записью откровений депутата уже трудились поднятые по тревоге офицеры аналитического отдела. Всё, что выболтал Каллиган, просто идеально ложилось в схему событий, неотвратимо и властно затягивавших мир в омут очередной бойни. А теперь ещё и эти, о которых они узнали около месяца назад. Проклятье! Осоргин устремил взгляд на хозяйку и нахмурился:

— Это война, миледи. Теперь уже никаких сомнений.

— Да, Вадим Викентьевич, — Рэйчел чуть отвернулась от него и снова посмотрела в окно. — Но ведь это вовсе и не новость для нас, не правда ли? Я сожалею, что не могла пригласить вас. Каллиган не должен ничего заподозрить.

— Разумеется, миледи. Я слушаю вас.

— Я думаю, вам следует отправить несколько человек в Варшавский офис, помочь им свернуть дела и вывезти бумаги и оборудование. Нужно переходить на нелегальное положение. Господи, как мне это не нравится!

— Может быть, после? Нам сейчас не следует распыляться.

— Нет, Вадим Викентьевич, — отрицательно качнув головой, Рэйчел прикрыла веки. — Нельзя, чтобы эти негодяи догадались. Мы должны успеть – и здесь, и там. Я понимаю, это почти невозможно. Но именно – почти.

— Я распоряжусь, миледи.

— У нас много должников во Франции?

— Немало, — вздохнул Осоргин.

— Я полагаю, вам следует отправить самых проверенных людей в Париж и постараться урегулировать всё, что можно урегулировать. Я разрешаю им принимать решения по собственному усмотрению и действовать по обстановке.

— Конечно. Какие будут указания по поводу нашей информации? Мы не можем больше подвергать Его Величество столь явной и серьёзнейшей опасности. Да и вас тоже это касается самым непосредственным образом, леди Рэйчел.

— Вам ведь прекрасно известно – со мной ничего не может случиться, — улыбнувшись, пожала плечами Рэйчел. — Как дела у Владимира Ивановича? Без его приборов нам будет нелегко.

— Ладягину не хватает людей, миледи. Вы же знаете, какая это проблема.

— Да. Знаю, — Рэйчел вздохнула и опустила взгляд.

— Я всё же настаиваю на усилении внешней охраны, миледи, — Осоргин чуть подался вперед. — Ещё четырёх моих офицеров, леди Рэйчел. Пожалуйста. Я отвечаю за вас головой – и очень беспокоюсь.

— Ну, перестаньте же, Вадим Викентьевич. Повторяю, со мной всё будет в порядке.

— Я настаиваю, леди Рэйчел. Не столько прошу, сколько настаиваю. После всего, что случилось, и ещё, похоже, случится. Кому, как не вам, знать это.

— Нет, — Рэйчел вскинула подбородок. Встретившись с ней взглядом, Осоргин, почувствовал, как мурашки побежали у него по спине. — Никаких признаков беспокойства. Никаких. Нельзя спугнуть их сейчас. Сейчас – ни в коем случае. После Мюнхена они совершенно утратили чувство опасности, и это сослужило нам хорошую службу.

— Вы правы. И всё же – ведь это совсем иная ситуация, чем в тридцать четвёртом, миледи. Я осмелюсь, однако, настаивать. Если вы не верите моему чутью, спросите хотя бы Муруока-сан, — Осоргин посмотрел туда, где находился один из телохранителей.

— Ну да, — Рэйчел улыбнулась. — Почтеннейший Сидэи-сан готов согнать сюда всю императорскую армию для моей охраны и не позволить мне больше никогда в жизни ступить ногой на землю. Какое счастье, что в своё время были введены столь чёткие и разумные ограничения.

— Может быть, настало время их пересмотреть? Это настоящие профессионалы, клянусь, вы их даже не будете замечать, точно так же, как и людей Муруоки.

— Вадим Викентьевич. Я запрещаю.