Джулия, решив, что должна передать мне свой опыт, принялась наставлять. Если донна Адриана учила языкам и строго следила за уроками танцев и игры на виоле и лютне, то Джулия бросилась образовывать меня в области разных женских хитростей.

Отец сказал, что желает, чтобы мы стали подругами, мне пришлось согласиться. Новая подруга попыталась обучить меня как раз тому, в чем сейчас приходится каяться, – сладострастию. Именно Джулия внушила, что самый сладкий грех – это сладострастие. Если Карло Канале учил нас с братьями не стесняться своего тела, ибо оно создано Господом и уже потому совершенно, то нежеланная подруга внушала, что этот божий подарок душе может доставлять столько наслаждения, что не пользоваться такой возможностью тоже грех.

Я считалась строптивой до безумия, не желающей подчиняться своей наставнице из-за своего дурного характера. Донна Адриана твердила, что это все воспитание в доме нашей мамы, мол, чего можно ожидать от девчонки из дома шлюхи? Сказать бы, что во всем виновата она сама, но я молчала.

Первое, чему я научилась у новой наставницы, – лицемерие. Жизнь словно делилась надвое: одна текла у всех на виду, в ней произносились нужные слова, изображались покорность, скромность, почитались все заповеди. Во второй за закрытыми дверьми и опущенными занавесями творилось совершенно противоположное – там царило распутство, похоть, никакие отношения не возбранялись, а даже поощрялись.

Могла ли я считаться с тетушкой, которая днем обзывала мою мать шлюхой, а ночью вела себя так, как редко какая шлюха позволяет? Но я не могла возражать – в любых спорах отец был на стороне донны Адрианы, все из-за ее невестки Джулии Фарнезе. Кроме того, в столь юном возрасте я не могла сказать отцу, что видела и что знала о донне Адриане (боялась, что он отлучит ее от Церкви, вот глупая!). А знала и видела я многое… Не брат и не отец были моими учителями в любовных сценах, а донна Адриана – внешне само воплощение скромности и целомудрия.

В первый же вечер своего пребывания в доме донны Адрианы я нечаянно стала свидетельницей ее свидания с молодым пажом. Я еще не усвоила, что нельзя просто так ходить по дому и открывать любые двери, не давая знак о своем приближении, – за дверью могли ожидать пикантные сцены.

Мне оставили на ночь всего одну свечу, которая грозила сгореть еще до полуночи, а я не люблю спать в темноте, к тому же впервые в незнакомом доме! Я позвала служанку, но тогда еще не была кем-то важным для слуг, потому подле моей двери никого не оказалось. И в коридоре тоже. Раздосадованная, я отправилась в покои самой донны Адрианы, высказать ей о том, что ее слуги не исполняют положенного. Ее собственная служанка занималась любовью с кем-то за ширмой; услышав ее взвизгивания, я окончательно пришла в негодование и почти вбежала в комнату тетушки.

Не помню, скрипнула ли дверь, если и скрипнула, то никто не услышал. Да и как услышать, если донна Адриана стояла ко мне спиной в определенной позе, задранный подол ее юбок прикрывал голову, зато открывал зад и ноги. Движение за своей спиной она все же уловила и потребовала: «Еще! Ты получил за три раза, а исполнил всего один!». Из-за двери, ведущей в ее маленькую молельную комнату, послышался голос пажа: «Но, госпожа, дайте мне время. Ооо!..» Он увидел меня, замершую с открытым ртом. Паж был хорош собой и наполовину раздет. На нижнюю половину.

Увидев меня, он «ожил», тетушка расценила это по-своему и снова потребовала не бездельничать. Паж со смешком показал мне, чтобы вышла, но на меня напал настоящий ступор, ноги не двигались, к счастью, голос тоже не подчинялся, иначе наговорила бы чего-то. Юноше, видно, было забавно обхаживать пожилую мадонну в присутствии ее юной племянницы, и он решил преподать мне урок, жестом пригласив подойти поближе и поучиться. Мне и подходить не надо, все видела, хотя словно во сне. Когда «дело» приблизилось к концу, я поспешно выскочила вон и едва не сбила с ног мужчину, которого развлекала служанка.

Он недоуменно уставился на меня, потом хмыкнул и… отправился в спальню, из которой я только что выбежала. Я с ужасом ожидала криков возмущения, но услышала только довольный смех.

Ноги подкашивались, я оказалась не в силах двигаться, а потому замерла, толком не закрыв дверь и прислонясь к стене. Там, откуда я поспешно удалилась, вакханалия продолжалась, теперь слышались смех двух мужчин и сладострастные стоны донны Адрианы. Одного пажа ей явно было мало…

Что я должна думать? Что суждениям окружающих вовсе не стоит доверять, и что не всегда их оценки и прозвища так уж обидны. Можно считаться шлюхой, но не быть ею, а можно называться донной, но быть настоящей шлюхой и развратницей. Довольно быстро я усвоила, что к донне Адриане нельзя приходить после того, как она изобразила отход ко сну – можно застать двоих, а то и троих мужчин разного возраста. Позже Джулия в минуту откровения рассказывала, что ее свекровь предпочитает сразу двоих, но ее супруг в это число обычно не входит, хотя при случае усаживается в кресло, чтобы понаблюдать, как другие ублажают его жену. Это вообще модное развлечение: оплатить «работу» молодых людей и развлекаться картинами совокупления своей супруги с двумя сразу.

Позже я осторожно расспрашивала Чезаре, многие ли проститутки так поступают. Он рассказывал, что некоторых опытных жриц любви мужья даже приглашают в свои спальни, чтобы жены поучились, и нередко муж занимается любовью с проституткой, в то время как жена рядом с другим мужчиной. Тут главное – не проболтаться, потому существуют сложившиеся четверки, а то и шестерки, где все предпочитают быть в масках.

Иногда бывало, что донна Адриана по несколько дней не могла сесть и только лежала, охая. Джулия, смеясь, объясняла, что «жеребец попался слишком сильный, зад пострадал». Иногда донна Адриана даже шнуровала платье слабо – болела грудь. Донна Адриана знала, что Джулия все это знает и даже потакает, а также заступается за свою свекровь перед моим отцом, милостью которого она жила, возможно, потому сама донна Адриана была столь терпима к невестке.

Довольно быстро я сообразила подкупить служанку своей тетушки, и та показала, откуда можно наблюдать за хозяйкой дома, не рискуя быть замеченной. Там меня однажды застала Джулия Фарнезе. Сначала мы обе смутились, но потом даже подружились, хотя я очень ревновала ее к своему отцу. Дружба между женщинами рождается легче, если у них есть общая тайна, да еще и такая, как у нас.

Вот там, наблюдая за донной Адрианой, я сполна познакомилась с самыми разными способами утоления похоти, потом наблюдать надоело, к тому же я повзрослела и сама оказалась обручена. Меня волновал только один вопрос: все ли мужчины ведут себя так, как мой дядя? Спросить не у кого, мама пришла бы от такого вопроса в ужас, тогда о моем подглядывании узнал и отец. Оставалась Джулия. Она, смеясь, сказала, что женами делятся далеко не все, но присутствие мужа для получения удовольствия совсем необязательно. А еще, что оно не зависит ни от возраста, ни от внешности мужчины, часто именно опытные некрасивые мужчины умеют куда больше своих юных соперников. Я поняла, что она говорит о моем отце.

Как дядя, вели себя те, кто, перенеся «французскую болезнь», потеряли способность участвовать в оргиях, но не потеряли к ним интерес.