Если кто в нашей семье и погряз в плотских грехах, то это Хуан. Боюсь, что, умерев без последней исповеди и причащения, он будет страдать вечно, и потому возношу молитвы к Господу нашему, чтобы мой брат был прощен.

Хуан стал мужчиной очень рано, но если бы это означало его мужественность в делах и разумное поведение!

Если Господь дает человеку мужскую силу жеребца, ненасытность кролика, завидную внешность и при этом не дает мозгов, получается Хуан. Romae nolite mirari, per aliquid (Рим не удивишь ничем – лат.), он видел всякое, но Хуан сумел удивить даже Рим! Он вырос здоровым и ненасытным, как жеребец, любовных приключений моего брата хватило бы на десятерых. Сколько его детей разбросано по Италии, Испании и Неаполитанскому королевству, не знает даже он сам, хотя Хуан никогда не интересовался возможным потомством, его занимал только сам грех.

Сколько раз, пока отец был кардиналом, Хуану приходилось уносить ноги от обманутых мужей! Сколько раз он бывал разгневанными супругами бит, причем жестоко! Чезаре говорил, что однажды Хуана просто оскопят, но никакие предупреждения не помогали: залечив раны, брат снова бросался в вихрь приключений. Сомневаюсь, чтобы он кого-то любил и запоминал, а вот его любили и помнили. Казалось, главной его целью было переспать с любой красивой девушкой или молодой женщиной.

Но сказать, что Хуан не пропускал ни одной юбки, значит сказать лишь половину – он не пропускал и штаны. Эта его сторона известна меньше, потому что у женственных красавцев, готовых подставить свои зады, обычно не бывает разгневанных мужей, а если есть возлюбленные, то не рискуют открыто протестовать.

Когда однажды, незадолго до его гибели, я осторожно намекнула, что совращать замужних дам это одно, а содомский грех совсем иное, Хуан напомнил мне о Франциске Ассизском, который в юности был знаменитым гулякой, не чуравшимся даже содомского греха, а стал основателем ордена францисканцев. На вопрос, когда же францисканцем станет он сам, Хуан расхохотался, мол, вот еще десяток лет поблудит и обязательно станет.

Не успел. Qualis vita, finis ita (какова жизнь, таков и конец – лат.).

Но было ли сладострастие причиной распутства Хуана? Не думаю, скорее им владела просто похоть, желание обладать любой красивой женщиной, независимо от того, кто она и что ждет ее потом. Мне кажется, он не умел наслаждаться близостью с женщинами, не умел дарить удовольствие и даже получать его сам. Удивительно, но при этом женщины стремились к нему постоянно, даже те, кого он обидел и бросил.

Почему? Это загадка женской натуры, почему-то женщинам милей их обидчики, чем те, кого обидели они сами.

Я не пожелала бы такого мужа ни себе, ни своим дочерям, будь они у меня. И любовника тоже не пожелала. Даже встречи с таким мужчиной советовала избегать, а уж попадать к нему в зависимость – ох, только не это!

Я всегда сочувствовала его жене Марии Энрикес, которая была рогата сверх меры, обманута и даже бита, если смела возражать против безобразного поведения ее мужа. Тем удивительней ее страстное желание отомстить Чезаре, которого Мария Энрикес считает убийцей Хуана.

Я знаю только одну женщину, посмевшую отказать Хуану и не поплатившуюся за это, – Джулию Фарнезе. Но это только потому, что Джулия принадлежала нашему отцу, а когда Хуан попытался отомстить ей, оклеветав Джулию, она вернула ему должок той же монетой. Хорошо, что Хуан отбыл в Испанию и смирился с невозможностью погубить Джулию, не то оказался бы в Тибре куда раньше.

Но к сладострастию это не относится, это месть и, возможно, зависть.

Почему месть не считается смертным грехом? Сколько убийств совершается именно из-за нее!

Я бы добавила этот грех и поставила его одним из самых первых, самых страшных.

Мстят не только из ревности, то есть сладострастия, мстят и из зависти, такая месть бывает расчетливой и более жестокой.

Но я снова отвлеклась, хотя о сладострастии можно писать бесконечно.

Да, им страдала вся моя семья, отец, несмотря на то, что любил нашу маму, а потом Джулию вопреки обету безбрачия, научил сладострастию Джулию (по ее словам, которым едва ли можно верить).

Сладострастен Чезаре, иначе не был столь популярен у куртизанок Рима, но он получал удовольствие от самой близости, от красивого женского тела, от женской грации и не похвалялся своими успехами, полагая, что о них знают те, кто должен знать. К сожалению, болезнь довольно давно лишила брата возможности предаваться сладострастным утехам, сейчас он даже вынужден носить маску, скрывая изъяны на лице. Такова цена сладострастия, которую заплатил за нее Чезаре. Думаю, он заболел не меньше десяти лет назад, когда был во французском лагере.

Хуан сладострастием не страдал, потому что не испытывал никакого удовольствия, кроме звериного, а красоту ценил лишь потому, что ее ценят другие. Но он заплатил за свою неуемность самую высокую цену.

Сладострастием грешила и грешит Джулия Фарнезе. Я не верю, что ее первым учителем оказался мой отец, думаю, Джулия лишь умело разыгрывала неискушенную в любви девушку. По брошенным вскользь словам я поняла, что она имела немалый опыт и до Орсо, следовательно, и до отца. Нельзя на следующее утро после свадьбы вдруг стать опытной. Знаю, что Джулия спала с Чезаре, притом что они ничуть не любили друг дружку, но опасность придавала тайной связи страсти. Это действительно могло плохо закончиться для обоих, отец не простил бы измены своей любовницы со своим же сыном, но болезнь Чезаре быстро вывела его из числа любовников знатных дам, ему остались только куртизанки, тем бояться нечего.

Потому, когда я слышу о соблазнении моим братом кого-то из жен его друзей или соперников, я смеюсь. Болезнь оставила Чезаре для наставления рогов чьим-то мужьям не так много времени – лет пять, все остальные годы он исправно посещал проституток, но мужей не обижал.

Кроме одного – нашего брата Джоффре. Единственный рогатый муж по вине Чезаре за последние десять лет – супруг Санчи Арагонской.

Санча и Хуан равны, они все время объяты пламенем желания, причем все равно где, когда и с кем. Будь Хуан супругом Санчи, он убил бы ее через неделю. Или она его. Окажись супругом Чезаре, наверное, случилось бы то же.

Но неаполитанскую принцессу, внучку сумасшедшего короля Ферранте выдали замуж за младшего из Борджиа Джоффре. Ему было тринадцать, ей семнадцать. Тринадцатилетний Джоффре – это не Хуан того же возраста, который сетовал, что под юбку Джулии не получится забраться до Орсо, и не Чезаре, потерявший девственность бог знает в каком возрасте. Джоффре точно был девственником. А вот Санча испытала уже многое, она сама мне об этом рассказывала, когда мы подружились.

Потеряв подругу-змею Джулию Фарнезе, я обрела приехавшую в Рим Санчу.

Большей развратницы Рим за последние сто лет не видел! Санча просто не способна провести ночь в одиночестве и в определенные дни чувствует себя больной из-за невозможности переспать хоть с кем-то. Они с Хуаном и Чезаре быстро нашли друг друга.