В начале первого позвонил господин Судзуки:

— Из-за тайфуна я не смогу к вам приехать. Позвольте пропустить сегодняшний визит.

Я согласился и из спальни пошёл в кабинет. За мной туда немедленно вошла Сацуко.

— Пришла за обещанным. Сейчас пойду в банк, а потом сразу в гостиницу.

— Приближается тайфун, не лучше ли тебе сейчас не выходить из дома?

— Надо покончить с этим, пока ты не передумал. Умираю от нетерпения увидеть на пальце камень.

— Я от своих обещаний не отказываюсь.

— Завтра суббота, и если встану поздно, в банк не попаду. Надо ковать железо, пока оно горячо.

Я собирался употребить эти деньги иначе. Несколько поколений нашей семьи жили на Хондзё Варигэсуй, но мой отец переехал в район Нихонбаси, в первый квартал Ёкояматё. Я был тогда ребёнком и точно не помню, в какой год Мэйдзи это произошло. В 12 году Тайсё (1923 г.) после сильного землетрясения отец построил новый дом на Мамиана, районе Адзабу, и мы в него переехали. Отец умер в 14 году Тайсё (1925), когда мне был сорок один год. Мать на несколько лет пережила его, она умерла в 3 году Сева (1928 г.). Я сказал: построили новый дом, но в действительности в Адзабу, неподалёку от усадьбы, где в эпоху Мэйдзи жил Хасэба Сумитака[55], член Общества политических единомышленников, с давних пор существовало старое строение, большую часть которого перестроили, и только один флигель оставили в неприкосновенности. Мои родители жили отшельниками в старом флигеле, наслаждаясь тишиной места. После пожара во время войны дом был опять перестроен, но старая часть чудом избежала огня, и в ней оставалось всё так, как было при моих родителях. Она, однако, почти разрушилась, стала непригодна для пользования, и сейчас в ней никто не живёт. Я подумывал снести флигель, построить на его месте современный дом и жить в нём затворником. Но этому воспротивилась моя жена, считая, что нельзя без особых причин разрушать место, где провели последние годы жизни покойные родители, и надо сохранять эту часть дома, насколько это возможно. Разговорам не было бы конца, и я решил заставить жену согласиться и пригласить рабочих, чтобы снести развалившийся флигель. Остальная часть дома достаточно просторна, чтобы в ней расположилась вся семья, но для осуществления различных замыслов мне жить со всеми было бы неудобно. Говоря о новом месте уединения, я хотел устроить свою спальню и кабинет как можно дальше от комнаты жены и оборудовать для неё отдельную уборную рядом с её спальней и там же ванную, деревянную, японскую — «для удобства жены», а свою облицевать кафелем и установить в ней душ. — Напрасная трата — устраивать две ванные во флигеле, — говорит жена. — Я могу прекрасно мыться в одной ванне с госпожой Сасаки и О-Сидзу.

— Ты можешь позволить себе роскошь иметь персональную ванную. В пожилом возрасте так приятно спокойно наслаждаться в ванне.

Мой план заключался в том, чтобы жена насколько возможно сидела бы в своей комнате и не шастала по всему дому. Дом, в котором мы сейчас живём, я тоже хотел перестроить и снести верхний этаж, но, во-первых, Сацуко была против, а во-вторых, на это не оставалось бы денег. Тем не менее от мысли устроить себе уединённое жильё я не отказывался, — три миллиона, на которые нацелилась Сацуко, и были частью необходимой для этого суммы.

— Вот и я!

Сацуко вернулась очень быстро. Вид у неё был генерала, возвращающегося с победой.

— Уже съездила?

Она молча раскрыла ладонь и показала мне камень. Действительно, великолепный кошачий глаз. Мои мечты об уединённом жилище превратились в драгоценность в её руке.

— Сколько каратов?

Я положил камень себе на ладонь.

— Пятнадцать.

Неожиданно я ощутил в левой руке страшную боль. Поспешно выпил три таблетки долосина. Но, когда я смотрел на торжествующую Сацуко, сама боль доставляла мне невыразимое блаженство. Насколько это лучше, чем перестройка дома!..

20 августа.

Приближается тайфун № 14, сильный ветер и дождь. Несмотря на это, я, как раньше и намеревался, отправился в Каруидзава. Поехал вместе с Сацуко и Сасаки. Сасаки ехала во втором классе. Она изо всех сил старалась нас убедить отложить из-за плохой погоды отъезд на день, но ни я, ни Сацуко её не слушали. Мы оба были страшно возбуждены, и нам хотелось, чтобы тайфун свирепствовал ещё больше. Это чары кошачьего глаза…

23 августа.

Предполагал сегодня вместе с Сацуко возвратиться в Токио, но жена сказала:

— Детям нужно в школу, мы все возвращаемся завтра, на день раньше, чем собирались. Останься ещё на день, поедем все вместе.

А я-то предвкушал удовольствие ехать наедине с Сацуко.

25 августа.

Сегодня утром надо было опять лежать на доске, но пользы от этого нет, и я решил это прекратить. В конце месяца оставлю и иглоукалывание.

…Сацуко сегодня вечером умчалась на какой-то матч в Коракуэн.

1 сентября.

Сегодня 210-й день[56], но ничего особенного не произошло. Дзёкити улетает в Фукуока на пять дней.

3 сентября.

Чувствуется приближение осени. После ливня приятно смотреть на ясное небо. Сацуко в кабинете поставила в вазу гаолян и петуший гребешок, а при входе букет из семи осенних цветов[57]. Переменила в кабинете свиток — стихотворение на китайском языке Нагаи Кафу[58], написанное им самим на бумаге семи цветов:

Седьмую осень живу в долине Адзабу.

Старые деревья, покрытые инеем,

окружают западный павильон.

Не смейтесь, когда скажу, чем десять дней

занимаюсь:

Сгребаю листья, проветриваю книги,

выношу на солнце зимнее платье.

Кафу не был особенно искусен ни в каллиграфии, ни в китайском стихосложении, но я очень люблю его повести. Я приобрёл этот свиток давным-давно у одного торговца произведениями искусства, однако я не уверен в его подлинности, поскольку существуют превосходные подделки каллиграфии Кафу. Он жил в Итибэ, совсем близко отсюда, в крашеном деревянном доме европейского стиля, сгоревшем во время войны, который он назвал «Домом чудес». Поэтому он и написал в этом стихотворении: «Седьмую осень живу в долине Адзабу».