— Ты давай торгуй, — сердито проворчала женщина, разложив кульки на прилавке. — Больно много вас, хозяев, развелось.

Но Шарденов умышленно прекратил торговлю, чтобы покупатели лучше запомнили привередливого «хозяина».

— О-о-о, Алексей Сергеевич! — угодливо приветствовал его Анвар. Обращаясь к очереди, многозначительно поднял вверх указательный палец: — Сегодня он не в настроении.

Доронин постоял в лавке минут пять, поморщился и, не обращая внимания на слова своего «благодетеля», шепнул:

— Опохмелиться не на что.

Анвар кивнул сыну, тот незаметно сунул в руку Алексею два рубля.

Жил Алексей в землянке сапожника. В тесной комнатушке — старая деревянная кровать, стол, несколько табуреток. После демобилизации из армии он поступил слесарем в паровозное депо. «Парень — золотые руки», — говорили о нем. Но вот познакомился с Анваром: «авторитетным» человеком, состоятельным и предприимчивым, умеющим, как говорили, «делать деньги».

— Пойдем ко мне домой, — потянул его Анвар, наслышанный о слабостях нового знакомого, — посидим, выпьем, закусим.

Хозяин дома расточал любезности. Алексей же, захмелев, в разговоры не вступал, со всем соглашался и был рад, что угодил в «гостеприимный рай», где рекой лилась выпивка и вдоволь было закуски.

— Бросай к черту слесарить, — все настойчивей советовал Анвар. — Денег больше заработаешь. Как русские говорят, будешь сыт и пьян и нос в табаке. Откроем мясную лавку, а ты только дай согласие стать вроде бы как ее хозяином. Кто и откуда будет привозить мясо, тебя не касается. Приходи каждый день, бери фунт самого лучшего и не спрашивай, откуда оно появилось. Рублей 25—30 будешь иметь в месяц, а это средний заработок рабочего, — подвел итог предприимчивый знакомый.

Получив первый аванс от Анвара, Алексей загулял, несколько дней не появлялся в депо, и его уволили. Он и не жалел об этом.

Его соседка и подруга Клавдия Ярова, после окончания курсов медсестер получившая направление в этот город, девушка скромная, не по годам рассудительная, пыталась всячески наставить на путь истинный Алексея. Он чем-то нравился ей. Был он сильным, рослым, чистоплотным. Но вдруг стал все чаще приходить домой навеселе.

— Помнишь, Алеша, ты пришел из армии, любо было посмотреть на тебя. В депо стал передовиком. Девушки заглядывались на тебя. Как хорошо все было, пока ты не связался с этой проклятой лавкой. Твоей фамилией прикрываются, тебя купили за бутылку водки. И ты, рабочий человек, поддался…

— Правда, Клаша, — отвечал Алексей, — завтра же порву с этой проклятой компанией, сниму вывеску, да и не только с чертовой мясной лавки, а и с совести своей.

Но в тот вечер его вызвали в депо.

Вопреки ожиданиям, начальство встретило его приветливо. Тут же познакомили Алексея с молодым человеком — широкоплечим, коренастым. Это был работник уголовного розыска Иван Яров.

— Эх, Алешка, Алешка, буйная головушка, — начал укоряюще Виктор Петрович Светлов, начальник депо. — Ведь ты же у нас мастер, цены тебе нет. Ну, да ладно, опомнился, вижу, пришел, как с повинной. А это уже хорошо. Сегодня же выходи на работу, ребята ждут тебя, бедолагу. Придешь в цех, скажи, мол, повеселился, покуражился, а теперь все, баста.

— О лавке пока ничего не говори, — вступил в разговор Яров. — А спросят, скажи, что это затея Шарденовых, а тебя втянули. Сейчас они чувствуют себя неуязвимыми. Их насторожит, если ты сразу с ними порвешь связь, они заподозрят неладное, постараются потихоньку замести следы, а от тебя избавиться. Убрать вывеску с лавки, где значится фамилия, пару пустяков. Убрать лавку — тоже. Но они не дураки и поймут, что попали на «крючок». Ведь мясо, которое продают они, достается нечестным путем. Вот почему я здесь, в депо и оказался — с тобой поговорить.

Парень внимательно слушал, его и без того угрюмое лицо становилось грустным и озабоченным. В глазах, когда он вскидывал их на Виктора Петровича, светились искренность и решимость. Это понравилось Ивану Ярову, и он сразу же проникся к Алексею дружеской симпатией.

— Пока ты навещай лавку, выдавай себя за хозяина, принимай приглашения на гулянки. Клаве мы обо всем скажем, — наставлял Светлов. — Она все поймет.

…Взволнованный Тагир влетел в комнату, где его отец пил чай со своими друзьями. Гости не обратили на юношу ни малейшего внимания. Но отец, поднявшись с сырмака, вытирая вспотевшее лицо рукавом роскошного шелкового бешмета, быстро направился к сыну, взял его за плечи и увел в смежную комнату, дверь которой была задрапирована тяжелой полосатой материей.

Отец строго-настрого запрещал входить кому-либо в эту таинственную с продолговатым маленьким оконцем пристройку. Но однажды любопытный подросток услышав не то стон, не то плач, донесшийся оттуда, притаился за тяжелой шторой, разделявшей прихожую на две части. Вдруг с мягким шумом дверь потайной комнаты открылась, и из-под полога вышла Гульсара. Заплаканные глаза, рассыпавшиеся, обычно туго сплетенные косы, опущенные плечи, — все говорило о том, что с девушкой что-то случилось.

«О аллах!» — тихо прошептал Тагир. Он догадывался, что произошло. Большие черные, печально выразительные глаза Гульсары давно обжигали огнем и волновали сердце юноши, стоило ему увидеть Гульсару.

Дочка двоюродной сестры Анвара, она была круглой сиротой, и ее еще ребенком привезли в город из аула. Мальчик, на полтора года старше ее, очень привязался к девочке. Они часто оставались вдвоем в доме и устраивали шумные веселые игры. Тагир хватал ее за косички, она убегала, пряталась за деревьями или в зарослях кустарника, а то с ловкостью кошки взбиралась на развесистый тополь. Однажды Гульсара сорвалась с него. Тагир неловка стал поднимать ее, прижал к своей груди. Волна непонятного, незнакомого чувства обдала его, и он еще крепче обнял девочку. Она беспомощно забилась в его крепких руках и, освободившись, стремглав помчалась из дома куда глаза глядят. Тагир кинулся следом, догнал ее, и оба они, не в силах справиться с волнением, упали в изнеможении на берегу широкой речки.

С тех пор у Тагира и Гульсары появилось необъяснимое чувство, которое побуждало обоих чаще видеться, но подальше от людских глаз. Это не ускользало от наблюдательного Анвара и его всемогущей жены.

…И вдруг в один миг перед Тагиром раскрылась чудовищная тайна стонов и криков, доносившихся из комнаты, куда было запрещено входить кому бы то ни было. Увидев растерянную, измученную Гульсару, Тагир еле удержал себя, чтобы не броситься к ней, что-то остановило его. Очевидно, на юношу подействовало так внезапно проснувшееся и теперь оскорбленное мужское самолюбие. Он и раньше не питал сыновних чувств к родителям, а сейчас юноша сгорал от ненависти к отцу.

Тагир кинулся к двери, откуда только что вышла девушка, и в полосе света увидел потное, краснее