— Да, Лора?

— Как я могу распознать задействованные тома на этих полках?

— Все книги quarto[9] на верхней полке, с фамилиями авторов от А до Р, должны содержать бумаги, если они еще не уничтожены.

— Нельсон. Вы остаетесь здесь, в библиотеке, до приезда команды. Милли…

— Что еще?

— Велосипед в прихожей. Пожалуйста, уберите. Он мешает проходу.

* * *

В Средней комнате мы впервые сидим вдвоем, Лора и я. Она предложила мне кресло Хозяина, но я предпочитаю место Смайли. Она откинулась бочком в кресле Хозяина — то ли расслабилась, то ли себя подает.

— Я адвокат, так? Офигенный адвокат. Сначала частные клиенты, затем корпоративные. Потом всех послала и попросилась в вашу тусовку. Я была молодой, красивой, и меня кинули на Историю. Чем с тех пор и занимаюсь. Каждый раз, когда прошлое грозит укусить Службу за задницу, на помощь зовут Лору. А «Паданец», можете мне поверить, чреват серьезными укусами.

— Вы должны быть довольны.

Если она и уловила иронию в моих словах, то решила ее проигнорировать.

— А от вас мы хотим, как ни пошло это прозвучит, правды и только правды. Забудьте о своей лояльности Смайли и компании. Так?

Все не так, да стоит ли отвечать?

— Узнав всю правду, мы поймем, как ее употребить. Возможно, и в ваших интересах, если они совпадут с нашими. Моя задача — отвести кувалду, пока она не ударила по голове. Вы же тоже этого хотите, так? Чтобы без скандалов, даже если они остались в прошлом. Они отвлекают, они бросают тень на настоящее. Наша Служба — это прежде всего репутация и красивая вывеска. Сдача своих, пытки, тайные заигрывания с психопатами и садистами — все это вредит репутации, нашему делу. Значит, у нас общие интересы, так?

И снова я молчу.

— А теперь плохая новость. Нашей крови желают не только дети тех, кто пал жертвой «Паданца». Кролик по доброте душевной смягчил ситуацию. Есть жаждущие внимания парламентарии, которые хотят использовать «Паданец» в качестве примера: вот что происходит, когда у разведслужб развязаны руки. Поскольку они не могут зацепиться за что-нибудь серьезное, им подавай позавчерашний день. — Мое молчание выводит ее из терпения. — Послушайте, Пит. Без вашего полного сотрудничества все может…

Она ждет, что я закончу фразу. Ну пусть ждет.

— Вы правда ничего от него не слышали?

Я вдруг вспоминаю, что сижу в его кресле.

— Нет, Лора. Как я уже сказал, я давно ничего не слышал от Джорджа Смайли.

Она откидывается назад и достает конверт из заднего кармана. У меня в голове проносится безумная мысль, что это послание от Джорджа. Напечатано на принтере. Ни водяных знаков. Ни приписки от руки.

Никаких домашних животных. Никаких гостей. Я обязан находиться дома с 22.00 до 7.00 или заблаговременно известить правовой отдел об изменении планов. Учитывая мое положение (не уточняется), 50 фунтов за аренду будут вычитаться из моей пенсии. Плата за отопление и электричество не взимается, но за утрату или порчу имущества мне придется раскошелиться.

В дверь просовывается взъерошенный юнец по кличке Нельсон.

— Лора, машина подана.

Разграбление Конюшни начинается.

Смеркалось. Осенний вечер, а по английским меркам тепло, как летом. Вот и закончился мой первый день в Конюшне. Я прогулялся, выпил скотча в пабе, забитом голосящей молодежью, приехал на автобусе в Пимлико, сошел раньше на несколько остановок, а дальше пешочком. Вскоре передо мной выросла из тумана освещенная громада Долфин-сквер. С первого дня, как я присягнул секретному флагу, это место вызывало у меня мурашки. В прежние времена здесь находилось больше конспиративных квартир, чем в самом большом здании на земном шаре, и не было такой, где бы я не инструктировал или не допрашивал какого-нибудь несчастного пехотинца. Здесь провел свою последнюю ночь в Англии Алек Лимас в качестве гостя московского вербовщика, прежде чем отправиться в роковое путешествие.

В квартире по адресу 110Б, Худ-Хаус, до сих пор витал его дух. Конспиративные квартиры Цирка всегда отличались запланированными неудобствами. Эта была классикой жанра: здоровенный красный огнетушитель; два бугорчатых кресла практически без пружин; репродукция акварели «Озеро Уиндермир»; минибар на замке; отпечатанное предупреждение, чтобы не курили ДАЖЕ С ОТКРЫТЫМ ОКНОМ; огромный телевизор с просмотром в обе стороны, как я сразу предположил; замшелый черный телефон с отсутствующим номером и предназначенный (если говорить лично обо мне) исключительно для передачи дезинформации. А в крошечной спальне стояла твердая, как камень, словно из студенческого общежития, кровать — естественно, односпальная, дабы исключить всякие похотливые мысли.

Закрывшись в спальне от телеэкрана, я распаковал дорожный чемоданчик и осмотрелся, где бы мне спрятать свой французский паспорт. Внимание мое привлекла табличка «ПОЖАРНАЯ ИНСТРУКЦИЯ», наспех прикрученная к двери в ванную. Ослабив шурупы, я спрятал паспорт за табличкой и снова ее прикрутил. Потом спустился вниз и слопал гамбургер. Вернувшись в квартиру, я позволил себе изрядную порцию скотча и попробовал расслабиться в жестком кресле. Но, едва задремав, тут же очнулся и протрезвел, оказавшись в Западном Берлине в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году от Рождества Христова.

* * *

Пятница, конец дня.

Я провел в разделенном городе неделю и сейчас предвосхищаю парочку горячих дней и ночей в обществе шведской журналистки Дагмар, в которую без памяти влюбился за три минуты во время коктейль-вечеринки, устроенной нашим верховным комиссаром, а по совместительству британским послом в Бонне, где расквартировано вечно-временное правительство Западной Германии. Я должен с ней увидеться через пару часов, а пока решил нанести визит в наш берлинский Центр, чтобы поздороваться и заодно попрощаться с моим старым другом Алеком.

Рядом с Олимпийским стадионом в краснокирпичных, оживляемых эхом казармах, построенных во славу Гитлера и известных как Дом германского спорта, наши сотрудники готовятся к выходным. Алека я нахожу в очереди к зарешеченному окну регистратуры, куда сдают подносы с секретными документами. Он меня не ждал, но уже привык ничему не удивляться.

— Привет, Алек, — говорю я. — Рад тебя видеть.

— О, привет, Питер, — отвечает он. — Что ты тут делаешь?

После нехарактерной заминки он спрашивает, буду ли я занят в эти выходные. Я отвечаю утвердительно. Жаль, говорит он, а то я подумал, не съездить ли нам в Дюссельдорф. Почему, спрашиваю, в Дюссельдорф. Следует очередная заминка.