Мужчина вздохнул. Котэсса демонстрировала себя, как особа крайне принципиальная, и он не мог сказать, что это так уж и расстраивало. Но не чувствовать себя виноватым за то, что девушка осталась без жилья, не мог.

— Да, пожалуй, — согласился он с Ойтко, — я не откажусь заняться заполнением индивидуальных планов. Заодно помогу нашей старосте.

— Да? — оживилась женщина. — Надо же? Вы решили замолить свои грехи перед обществом?

— Возможно, — кивнул мужчина. — Я пойду?

— Да-да… Постойте! — Литория перехватила его за руку, когда Дэрри попытался пройти мимо. — Но, дорогой мой, деканат находится в противоположной стороне.

Он вздохнул. Жажда избежать всё-таки ненавистной работы была слишком сильной, но Сагрон послушно кивнул и повернул в указанную Ойтко сторону. Может быть, он и вправду, поработав, как-нибудь быстрее скоротает день.

А сколько тех дней в году! Совсем-совсем мало. Четыре с половиной (и маленьким хвостиком) двадцатки в каждом сезоне, четыре сезона… Ничего страшного. Проклятье как проклятье — Ролан, может быть, совершенно прав, заявляя, что подобного рода проклятие — это далеко не самое страшное из всего арсенала, которым могла наградить Элеанор. Ну, а может, девушка даже изобретёт что-нибудь полезное. Что-то, что поможет избавиться от кары…

Следовало и вовсе отпустить Котэссу домой — сказать, что сам заполнит все индивидуальные планы, и точка.

Но всё же, а вдруг способа никакого нет? Вдруг к нему ради выяснения явится кто-нибудь? Пусть уж остаётся здесь, по крайней мере, противодействие от проклятия всегда должно находиться рядом, даже если это противодействие является живым, полноценным человеком, может быть, абсолютно несогласным с подобным узурпированием её личного пространства.

И… Он помнил слова Элеанор.

Каждое нарушение продлевает проклятье ещё на год. А кара за нарушение может становиться от раза к разу страшнее и страшнее. Испытывать же на себе все прелести наказания за измену девушке, которую он знал без году неделя, Сагрон не собирался. Это было по меньшей мере глупо.

Когда он вернулся в кабинет, всё такой же серый, мрачный и заставленный светлыми папками, Котэсса старательно что-то писала и делала вид, что совершенно его не замечает. Мужчина занял стул, придвинул к себе ближайшую стопку, наколдовал ручку — ему, благо, покупать это чудо инноваций не приходилось, магия работала отменно, — и, раскрыв первую же папку, принялся заполнять бланк колонкой предметов. Оценки потом вписывал деканат; они, собственно, должны были заполнять весь индивидуальный план от начала и до конца, но, к сожалению, заниматься этим не любили, предпочитая всё чаще срываться на крик и призывать несчастных старост к подобной бесполезной работе.

Девушка делала вид, что его совершенно не замечала. Сагрон не настаивал; в этом сегодня не было никакого смысла. Может, и вправду оставить её в покое?

Но Котэсса, неумело пытаясь излечиться магией, теперь не чихала, но вздрагивала ежеминутно и подпрыгивала на месте, руки у неё побелели, словно кровь отхлынула, а лицо, напортив, было красным-красным, словно она страдала от невыносимой жары, но не могла попросить отворить окно.

— А вы не знаете, — не выдержала она наконец-то, — принимает ли летом студентов общежитие?

— Нет, — пожал плечами Сагрон. — Не должно. А что?

— Это не имеет значения, — Котэсса вновь склонилась над бумагами.

Для неё и вправду всё это было неважно. Она отправила родителям почти всю свою стипендию, потому что не смогла отправиться сама и помочь, так что теперь даже об уплате за общежитие приходилось забыть. А что до съема какой-нибудь квартиры на лето, то об этом Арко даже и не думала, прекрасно понимая, что денег у неё на подобные выдумки нет, не было и никогда, скорее всего, не будет.

Ну ничего. Она найдёт где-нибудь место.

…За окном громыхнуло. Дело приближалось к вечеру, а она всё писала, не прерываясь даже на обед. Быстрее сделает — быстрее отправится домой и освободится от этого бесконечного, ненужного занятия, освободится от потребности находиться в университете. А Сагрон может делать всё, что его душе угодно — хоть на голове стоять, хоть рыдать и падать на колени. Она просто не обратит внимания.

Ушла Котэсса поздно-поздно — мужчина ещё оставался, дописывал последнее дело из избранной стопки, а когда поднял голову, то девушки на месте больше не было. И сумки её тоже.

Зато осталась Ойтко, словно искренний фанат учёбы. Она лучезарно улыбнулась мужчине, вновь поправляя свои чёрные кудрявые волосы, находившиеся в беспорядке ещё худшем, чем до любых манипуляций с причёской.

— Что ж, — заявила она, — вы с Котэссой очень хорошо потрудились, готова половина первого курса, представляете! Ещё немного — и можно будет переходить ко второму… Хорошо, что она пришла. У нас проверки, всегда получаем по голове за то, что планы не заполнены, а теперь вот у нас будет прекрасная, замечательнейшая возможность…

Мужчина вздохнул и кивнул. Хотелось спросить, куда именно отправилась Котэсса — но откуда об этом было знать Литории?

— Я завтра вернусь, — промолвил он. — И продолжу работу.

По крайней мере, дела помогали отвлечься от мыслей о проклятии, а заодно и от страждущих дам, которые, несомненно, появятся у него на пороге совсем-совсем скоро. Об этом — о брошенной им безо всяких объяснений своей недовозлюбленной в частности, — Сагрон тоже предпочитал не думать. Лучше всего решать проблемы по мере их поступления — по крайней мере, не будет так уж сильно болеть голова.

— Я буду с нетерпением вас ожидать, — Литория склонила голову набок, умилённо улыбаясь.

Она проводила его взглядом до выхода из деканата, а после принялась перекладывать какие-то стопки бумаг и бесконечных документов, всем своим видом показывая, что не самая слабая и сдаваться до следующего утра да уходить домой совершенно не намеревается.

Сегодня обеденным перерывом Котэсса всё-таки воспользовалась. Есть на деле ей было нечего, питаться полноценно не позволял излишне ограниченный бюджет, до первой летней стипендии оставалась ещё почти целая двадцатка дней, но она старалась не думать об этом. И вместо того, чтобы облизываться на чужие блюда на чужих же столах, Котэсса взяла книги, которые не сдала в библиотеку — дочитанные вчера, пока она ютилась на лавочке в парке, — и отправилась на самый верхний этаж главного корпуса НУМа, чтобы избавиться от этого груза, слишком большого, как для молодой девушки, чтобы таскать его каждый день с собой в сумке. Заклинание облегчения уже истрепалось, и Котэсса пыталась его обновить, но получалось из рук вон плохо. Она всегда отвратительно колдовала, когда заболевала, а ночи почему-то оставались холодными, вот болезнь и не миновала стороной. Надо было лечиться, надо было, в конце концов, спать в тепле и полноценно питаться, но на всё это у Котэссы не доставало средств, а просить ей было банально некого. Поэтому — она лишь убедила себя в том, что придумала все до единой проблемы, не чихает, не кашляет, а перед глазами у неё не плывёт.