Мученически вздохнув, Темре направился к двери. Похоже, ему предстоит разнимать родственников, что-то насмерть не поделивших, – с перспективой, что обе заинтересованные стороны после этого на него же и обидятся. Или утихомиривать агрессоров из чужого клана, а потом те, как водится, попытаются его подстеречь и прирезать.

И хотелось бы потихоньку пройти мимо, но отец на смертном одре завещал не бросать родню в беде, к тому же Темре одолевало любопытство: что там стряслось, если вещи, на которые в обычной обстановке ни у кого рука не поднимется, летают из окон?

На первом этаже, у подножия темной и страшной, как челюсть хтонического чудовища, деревянной лестницы, толпились дети и старухи, тут же сидел на стуле дядя Гувше, прижимал к разбитой голове окровавленное полотенце. Его лицо тоже было перемазано кровью, вислые седые усы слиплись в сосульки.

– А вот и наш очужевец явился! – каркнула одна из старух, всплеснув руками; ее заштопанная серая шаль колыхнулась нетопырьими крыльями. – Вспомнил про нас, честь-то какая…

– Здравия вам, родичи! – вежливо поприветствовал их Темре. – Что здесь творится?

– Ты ж у нас образованный! – вместо ответного приветствия буркнул Гувше, сердито сверкнув подбитым глазом. – Пойди, урезонь суку!

– Какую еще суку? – озадаченно уточнил убийца наваждений.

– Венгоскую, краба ошпаренного!

– Тебя ж всему выучили, деньги на крабов помет перевели!

– Когда надо, тебя никогда здесь нет и не дозовешься!

– Тебе же венгосы теперь роднее своей родни!

– Ничего не понял, – констатировал Темре, когда они все выдохлись и умолкли.

– Да где тебе понять, ты ж у нас образованный! – едва ли не с ненавистью повторил дядя Гувше, отняв от раны и воздев над головой багровую от крови тряпку. – Витаешь в этих самых… Как их там называют, я в этой вашей культуре не знаток… Иди, говорю, усмири эту суку бешеную – может, она тебя послушает, зря, что ль, учился!

– Она же там людей убивает! – внесла лепту старуха, похожая на побуревший кочан капусты, и благим матом запричитала: – Ох, убиваи-и-ит наших родненьки-и-их, ох, совсем погуби-и-ит!..

Под аккомпанемент ее стенаний Темре поднялся по лестнице, предварительно определив ситуацию как «все тут спятили». О, как он понимал тех, кому хочется поубивать его родственников… Когда умирающий отец просил не бросать их без помощи, надо было неопределенно промолчать, а он связал себя обещанием.

На втором этаже несколько женщин возмущались венгоской распущенностью, бросая опасливые взгляды на содрогающийся от топота и ударов потолок, а на лестничной площадке кто-то лежал, не подавая признаков жизни. Мужчина или парень, Темре взглянул мельком и не узнал, кто это: лицо пострадавшего напоминало битый гранат.

Задерживаться здесь, чтобы выяснить, что же все-таки приключилось и откуда взялась «венгоская сука», он не стал. Успеется. Сейчас главное – навести порядок, пока все живы. Впрочем, в последнем Темре уже начал сомневаться.

На третьем этаже светили все лампы, хотя обычно бережливые обитатели дома экономили электричество. Здесь собрались мужчины и подростки, и выглядели они в разной степени плачевно – фингалы, ссадины, опухшие скулы, кровь на рубашках. На полу валялись ножи, оторванные пуговицы и выбитые зубы, дополняли эту картину алые кляксы. Разило потом.

– А это у нас кто такой? – осведомился холодный женский голос.

Видимо, перед ним стояла та самая «сука».

В правой руке она держала небольшой пистолет, в левой – тряпичную куклу-богачку. Таких специально шьют, заговаривают и сажают где-нибудь в укромном уголке на россыпь монет, чтобы в доме не переводились деньги. Судя по всему, кукле предстояло отправиться в недолгий свободный полет вслед за кумуляном, подушками и чайником.

Пистолет – это было первое, что Темре принял к сведению. Дама вооружена, лучше ее не злить. До кончиков ногтей венгоска, белокожая и беловолосая, с горделивой осанкой. Пожалуй, даже красивая, хотя такие жесткие, надменные лица никогда ему не нравились. Острижена до неприличия коротко, словно каторжанка. Очень светлые, почти прозрачные глаза, стыло холодные, по-нехорошему цепкие, наводили оторопь.

Когда он встретился с ней взглядом, в душе что-то смутно шевельнулось, и ему бы ухватиться за этот импульс, попытаться понять, в чем дело… Но было не до того, и он не придал этому значения. А зря.

Еще мелькнула мысль, что она, должно быть, из циркового балагана. Рослая, выше любого из присутствующих, вдобавок широкоплечая, словно силачка или акробатка, и движения, как на арене. Да еще одета похоже: серебристые лосины обтягивают литые мускулистые икры, на ногах полусапожки с массивными пряжками, холла заткана блестящим шитьем – было в этом что-то вызывающе-театральное, для сцены.

Вымотался он сегодня. Сначала гадючник в доме Аргайфо, потом полицейские протоколы, а после этого в сумасшедшей спешке дорога до Управления Градоохраны в тот дикий предвечерний час, когда такси нарасхват, трамваи переполнены, подъемники перегружены, везде толпы народу, и лучше бы отложить до завтра, но деньги-то нужны сегодня. Усталость притупила его обычную восприимчивость: как ни крути, а ему следовало сразу догадаться, кого он перед собой видит.

– Почтенная, что вы здесь делаете? – поинтересовался Темре.

Вежливо, поскольку у нее пистолет, но в то же время твердо. Встрепанные побитые родственники поддержали его агрессивным бурчанием.

– Избавляюсь от ненужного хлама, – презрительно бросила Акробатка.

– С вашей точки зрения это хлам, а для людей – их имущество, личная собственность. – Недаром же он был сыном адвоката. – Вы сейчас находитесь в частном доме, поэтому закон не на вашей стороне.

– Я теперь тут живу, так что собираюсь устроиться по своему вкусу, – усмехнулась венгоска, глядя на него как на копошащееся под ногами насекомое – то ли наступить, то ли перешагнуть.

– У вас есть для этого какие-то законные основания? – уточнил Темре все тем же обходительным, но непримиримым тоном, про себя подумав: «Сами напросились, морды несчастные, кто из вас ее сюда притащил? И после этого вы еще будете попрекать меня связью с Сой? Надо выяснить, кто подцепил эту стерву, и дальше пусть дурень сам улаживает…»

– Разве право сильного – недостаточное основание? – саркастически хмыкнула Акробатка.

– Боюсь, что нет. Закон такой категории не признает.

– Правильно делаешь, что боишься, потому что мне нет дела до ваших категорий. Вот мой закон.

Швырнув куклу-богачку в окно – бросок вышел что надо, – она показала Темре сжатый кулак. Это выглядело бы нелепо, если бы не бездонный зрачок пистолета в другой руке, не учиненный в комнате погром и не такая многозначительная деталь, как выбитые зубы на полу.

Недавние обладатели зубов угрюмо слушали препирательства, и до сих пор никто не влез, что само по себе было из ряда вон выходящим обстоятельством.