Месяц спустя Мария Медичи призналась послу великого герцога Тосканского, что это был самый прекрасный день в ее жизни. Король же, на что многие обратили внимание, нервничал, часто вскакивал с места, бросал на присутствующих подозрительно-недоброжелательные взгляды. В один момент он неожиданно взял на руки малолетнего дофина и, подняв его высоко, чтобы видели все, произнес в наступившей тишине сильным голосом: «Господа, вот ваш король!»

Вернувшись в Лувр, как сообщает историк Жюль Мишле, Генрих провел бессонную ночь, тщетно пытаясь уснуть. Утро 14 мая не принесло успокоения. К тому же посетивший отца побочный сын де Вандом совсем некстати рассказал, что какой-то прорицатель по имени Лабросс же который день предрекает близкую смерть короля, Генрих пытался шутить: ему не первый раз пророчили насильственную смерть, все обойдется…

Полуденный завтрак проходит как обычно, но король рассеян и явно не слушает разговоров присутствующих. В четыре часа дня Генрих изъявляет желание прогуляться и приказывает заложить экипаж. Он намерен навестить Сюлли, который, кажется, болеет. Но потом неожиданно меняет первоначальный план и приказывает ехать к банкиру Поле, точнее — к его рыжеволосой красавице дочери. Погода стояла солнечная, теплая, и король просит раздвинуть кожаные занавеси. В карете с ним мсье де Монбазон и герцог д'Эпернон. Они оживленно беседуют, не замечая, что за ними неотступно следует одетый в плащ человек. На одном из перекрестков карета короля приостанавливается, в этот момент ее дверца внезапно раскрывается и Генрих IV получает первый удар кинжалом, нанесенный стоящим на ступеньке неизвестным. Это Равальяк. «Я ранен!» — вскрикнул король и инстинктивно поднял левую руку, защищаясь от нападения. Этот жест оказался роковым для него. Равальяк молниеносно наносит второй удар, кинжал пронзает сердце, смерть наступает мгновенно. Преступник пытается скрыться, но его хватают. Опомнившийся наконец д'Эпернон накрывает тело короля плащом и приказывает немедленно следовать в Лувр. Он кричит шарахающимся в сторону прохожим: «Король ранен!»

Королева в это время пытается унять приступ мигрени беседой с мадам де Монпансье, своей компаньонкой. Поначалу она думает, что привезли ее сына, и цепенеет от ужаса, но мадам де Монпансье, посланная узнать, что произошло, успокаивает ее: «Это не ваш сын, это король». Мигрень переходит в истерику, завершившуюся тяжелыми рыданиями. Королева беспрерывно повторяет: «Король умер…» Очевидцы рассказывали, что канцлер Брюлар де Силлери учтиво возразил ей, указав жестом на дофина: «Пусть Ваше Величество меня извинит, но во Франции короли не умирают. Да здравствует король!»

Весть об убийстве Генриха IV произвела на Ришелье сильнейшее впечатление. Сколь молод он ни был, но вполне мог оценить значение деятельности короля-реформатора для страны, его очевидное превосходство по крайней мере над тремя его бездарными предшественниками. Уже тогда Ришелье именовал Генриха IV не иначе как «великий король». С годами Ришелье сумеет в полной мере воздать должное тому, чье дело он продолжит. В своих «Мемуарах» Ришелье отмечал, что смерть Генриха IV «одним ударом уничтожила замыслы и усилия всей его (короля. — П. Ч.) жизни, чем не преминули воспользоваться его враги, уже почти побежденные».

Но тогда, в мае 1610 года, Ришелье, пожалуй, гораздо больше волновало другое: его собственные планы, его надежды, которые он связывал с благоволившим к нему королем, рушились.

Однако трезвый ум возобладал над чувствами, и очень скоро Ришелье стал размышлять о том, какую пользу можно и должно извлечь из новой ситуации. Он запрашивает своих парижских корреспондентов о настроениях и новых веяниях при дворе. Бутилье де Ла Кошер пишет ему 22 мая: «Я рад сообщить Вам, что здесь царит полное спокойствие и вместо несчастий, которых можно было опасаться в связи со случившимся, есть все основания надеяться на благополучное развитие событий. Власть королевы очень прочная, и каждый надеется, что она будет пользоваться ею со всей присущей ей благоразумностью и набожностью». От того же викария Ришелье узнает о возрастающем влиянии при новом дворе Кончино Кончини — одного из придворных королевы-регентши, вывезенных ею из Флоренции.

Начались смутные времена — эпоха регентства Марии Медичи.

Король, намеревавшийся править еще многие годы, не оставил никакого завещания. Кое-кто говорил о его намерении учредить — в случае неожиданной смерти — регентский совет из 15 доверенных лиц. Будущему Людовику XIII к моменту гибели отца не исполнилось и девяти лет. Но никто не знал, кого имел в виду Генрих IV. В данной ситуации, как пишет Ришелье в «Мемуарах», «все пришли к согласию, что регентство королевы было бы самым лучшим способом предотвратить гибель короля и королевства».

Конечно же, все было не так просто, как изображает Ришелье. Сразу же после смерти Генриха IV вспыхнула ожесточенная борьба партий и кланов, в которую был вовлечен и парижский парламент — центральная административно-судебная инстанция королевства. Была высказана идея о необходимости созыва Генеральных штатов (собрания всех трех сословий Франции) для решения вопроса о престолонаследии. Однако сторонники королевы добились отклонения этого предложения. Дело осложнялось тем, что во Франции того времени не существовало никаких установлений, регламентирующих учреждение регентства. Неразберихе и неопределенности был положен юнец после того, как герцог д'Эпернон, один из фаворитов покойного короля, переметнувшийся теперь на сторону Марии Медичи, явился в парламент с внушительной охраной и объявил, что король перед смертью успел якобы сообщить ему свою последнюю волю — доверить регентство королеве до совершеннолетия дофина. И добавил, что, как генерал-полковник пехоты (одна из высших военных должностей), он, д'Эпернон. гарантирует верность войск королеве-регентше и сохранение общественного порядка.

Первый президент парламента д'Арле высказался в поддержку идеи регентства, после чего магистраты без сякой дискуссии одобрили кандидатуру королевы в качестве регентши при малолетнем Людовике до достижения им необходимых для занятия престола 13 лет. Одновременно они возложили на королеву-мать ответственность за воспитание и образование юного короля. Все это происходило в то время, когда еще не успело остыть тело убитого короля.

Счет шел на часы и минуты.

На следующий день, 15 мая, состоялось заседание парламента в присутствии Марии Медичи и 8-летнего Людовика XIII — так называемое lit de justice. Парламент — институт прежде всего судебный, и потому состоявшаяся там процедура напоминала своеобразный судебный процесс. Генеральный адвокат парламента, представлявший интересы королевы, расписал все ее неповторимые и несравненные достоинства. В заключение своей речи он высказал высокочтимой ассамблее просьбу официально подтвердить ее вчерашнее постановление, разрешив опубликовать его во всех бальяжах и сенешальствах королевства. Канцлер Брюлар де Силлери начал обход присутствующих, с тем чтобы каждый проголосовал. Первым был юный король, затем королева-мать и далее в строгой иерархии все участники lit de justice. Завершив обход, канцлер вернулся к возвышению, на котором располагался мальчик-король, и провозгласил постановление парламента, утверждавшее королеву-мать в ее функциях регентши королевства. Постановление было оформлено в виде доверенности Людовика XIII своей матери на управление делами до достижения им необходимого возраста.