– Я человек ревнивый… И если бы заподозрил ее в чем-то, то мы бы немедленно расстались! Но она не давала поводов для ревности.

– Я не о любовных интрижках спрашиваю!

– Нет, за радиопередатчиком я ее никогда не видел.

– Ценю ваше чувство юмора! Но я спрашиваю серьезно!

– На фронте только юмор спасал нас от помешательства. Простите, за неуместную шутку, господин Краузе!

Лунь опять выиграл несколько секунд для размышлений. Гестаповец сыпал вопросами, как из пулемета. Но теперь – в потоке извинений – можно было слегка собраться и разобраться.

Увы, Сильве, он ничем помочь не сможет. Надо спасать свою шкуру! Пока что можно еще играть роль недотепы, которого шпионка использовала как свое прикрытие. Такое может случиться с каждым.

– Я понимаю всю важность вашей работы для фатерланда…

Если Сильва подтвердит легенду их знакомства, которую Лунь изложил гестаповцу – а она знает ее назубок, столько раз прорабатывали! – то шансы выкрутиться из этой беды есть. Если только его не сдаст тот, кто приносил ему ключи. Но может, он уцелел?!

– До меня только сейчас начинает доходить весь ужас того, что произошло. У меня нет оснований не верить гестапо, не верить вам, господин Краузе. Гестапо не ошибается. Так нас учили, – Лунь сыпал фразами, не давая следователю вставить очередной вопрос. Теперь он перешел в наступление! – Я невольно стал пособником этой проходимки. Это моя вина! Чем я могу ее искупить?

Но Краузе не собирался менять тему разговора. Он продолжал испытывать своего собеседника в режиме детектора лжи. Правда, ему пока не удалось ни на чем его подловить. Ноль-ноль… Пока…

– Почему вы выбрали работу портье? Это профессия для фельдфебелей, а не для старших офицеров? Какая у вас гражданская специальность?

– До армии два года проработал бухгалтером.

– Это всегда востребованная профессия. Почему вы не вернулись к ней?

– Работа бухгалтера требует большого умственного напряжения. А мне после тяжелой контузии головы врачи рекомендовали избегать подобных нагрузок.

Краузе наконец замолчал. Он несколько раз прошелся по комнате. Зачем-то выглянул в распахнутое окно. Потом перевесил мундир в шкаф.

– Прошу извинить, господин майор, за внезапное вторжение и беспорядок, который мы тут устроили… Сами понимаете, такова наша служба… Продолжайте свою работу в отеле. Если заметите что-либо подозрительное, сообщите мне по этому телефону.

Краузе черкнул несколько цифр на сигаретной пачке.

– Ого! Французские! – воскликнул визитер на прощание. И это был его последний вопрос: – Ваши сигареты? Из Парижа?

– Я не курю. Это сигареты Сильвы.

– Позвольте, я возьму их в качестве сувенира! Всего доброго, господин майор и желаю вам удачи!

Гестаповец наконец исчез. Лунь остался сидеть в кресле, уронив голову на руки. Сильва на чем-то сгорела. На чем? Он так мало знал о ее работе, о ее обязанностях, что гадать было просто нелепо. Сгорела, и все. Как же ее жаль! Как нежна она была в их недолгие ночи! Но к черту сантименты! Разведчик не имеет права на любовь. Любое увлечение губительно. Его пока не тронули. Оставили в качестве подсадной утки – а вдруг кто-то из их группы войдет с ним в контакт? Пусть следят – он всегда работал чисто. И, кроме Сильвы, никого не знал.

Этот Краузе, конечно же, только сделал вид, что поверил в его непричастность к шпионской группе. Сколько они продержат его на коротком поводке? Может, сбежать пока еще не посадили в камеру? Но куда бежать?! У него нет никаких запасных адресов. И дело даже не в этом. Просто сейчас он под таким пристальным наблюдением, что любая попытка уйти даже в другую часть города будет воспринята как бегство. Все, что он может себе позволить, это сходить в кирху или посидеть в бирштубе на другой стороне улицы.

Лунь поднялся и, не прерывая невеселых размышлений, стал наводить порядок в комнате. Он убрал с подоконника лифчик Сильвы – ее любимый, из черного шелка – поднес к лицу, вдохнул запах ее груди и отшвырнул в бельевой ящик.

Потом достал из шкафчика бутылку кальвадоса, налил стакан.

«Отныне я навсегда ухожу из военной разведки!» – объявил он самому себе и выпил яблочную водку большими глотками. Невидимые тиски, сжимавшие череп, слегка разжались. Разведчик может выпить, но не имеет права напиваться. Лунь – напился в знак того, что он больше уже не разведчик. Он походил по комнате, а потом благоразумно рухнул на кровать и долго лежал поверх одеяла, засунув руки в карманы брюк.

* * *

Все эти дни тянулись за стойкой портье невыносимо долго. И все мысли бежали только по одному мрачному кругу…

Лунь прекрасно понимал, что если гестапо копнет прошлое майора Вебера – а оно обязано это сделать – то его песенка спета.

Впрочем, если они запросят только госпиталь, в котором он лежал, то там подтвердят и эпикриз, и достоверность выданных документов. А если пошлют запрос в его полк? Оттуда сообщат, что майор Вебер пропал без вести в начале июля 1941 года. Ну, тогда пропал, а потом нашелся – в госпитале, тяжело контуженный… Между пропажей майора Вебера и крушением эшелона прошел месяц. Почему за этот месяц новоявленный майор Вебер ни разу не появился в своей части, не дал знать о себе? Почему? Краузе наверняка уже заготовил вопрос на засыпку. Что могло произойти в жизни такого, что дисциплинированный офицер целый месяц никому не дал о себе знать? Попал в плен к партизанам, а потом отправился на Восточный фронт догонять свой полк? И не догнал… Логика есть, но все очень зыбко… Как удалось убежать? Но это можно придумать… Как добрался до Минска? На попутке. Почему не доложил военному коменданту о таком происшествии? Почему?

Лунь почти явственно слышал ехидно-вкрадчивый голос Краузе.

Доложил! Ну, не коменданту города, а коменданту вокзала, и тот сам посадил его в эшелон. И у него даже сохранился в портмоне листочек с номером вагона и его подписью. Не важно, что это всего-навсего лишь комендант вокзала. Главное, есть реальный документ или его подобие. Хоть какое-то, но все же доказательство!

«Да и найдут ли они этот полк? Может быть, его уже и в помине нет – разбили, расформировали, влили в другую часть… Мало ли что за два года войны может случиться? – утешал сам себя Лунь. – Нельзя падать духом! Надо верить в удачу… Да, да верить… Это хорошо. Но на Фортуну надейся, а легенду готовь впрок».

Выждав неделю, он позвонил Краузе и попросил его принять.

– Есть что-то интересное?

– Не по телефону…

– Разумеется! Жду вас по адресу…

Городское управление гестапо размещалось в центре Данцига, в здании полицай-президиума, отобрав себе лучшую часть большого особняка.

– Господин Краузе, мне мучительно работать в этом месте, где меня так обманывали! Позвольте мне вернуться в Берлин к моей прежней жене.