Наутро, уже обколотая «подготовительными» препаратами, Лера остановила торопящегося в операционную Максима:

– Если я… если что-то… в общем, позаботься о девочках, ладно?

– Конечно, Лера, но я тебя уверяю, все будет…

– Не уверяй и не «конечно», – перебила она. – Это твои дочери, позаботься о них. Понял?

Поначалу Максим принял ее слова за медикаментозный бред, но для бреда они выглядели слишком уж странно, слишком конкретно, да и возраст девочек… Стоп, остановил он себя, думать будем потом, сейчас нужно работать.

Когда Лера очнулась после наркоза, Максим сидел возле ее кровати:

– Ты как? Добавить обезболивающего?

– Нормально пока. – Она попыталась улыбнуться. – Только пить хочется.

Он смочил ее пересохшие губы влажным бинтом.

– Спасибо, Максим, – прошептала она. – Ты тут так и сидишь? Иди домой, поспи.

Он покачал головой, ясно понимая, что «медикаментозный бред» – чистая правда:

– Ты столько лет заботилась о моих детях. Теперь моя очередь.

Он нянчился с ней, как с ребенком. Положенную «химию» и лучевую терапию решил проводить амбулаторно, перевезя Леру к себе домой. Ей самой было как будто все равно. Ее постоянно тошнило, мучила слабость, даже читать не было сил. Она тупо глядела в окно, щелкала телевизионным пультом, опять брала книгу – события в дамском романе казались ненатуральными и какими-то бледными, неживыми. Лера хватала телефонную трубку – и, набрав две-три цифры, тут же нажимала отбой. Словно испугавшись чего-то.

Максим был нежен, заботлив, предупредителен – как любящий муж. Лера вызывала в памяти то время, когда страстно мечтала о такой вот… семейности, когда за одним его взглядом готова была бежать на край света… Но воспоминания казались такими же плоскими и безжизненными, как отброшенная книга. Или, думала она, как старые фотографии. Которые так давно пылились в дальнем ящике, так выцвели и поблекли, что на них не различить ни одного лица. Даже когда-то любимого.

Забота Максима, его нежность, его расспросы о дочерях раздражали. Зачем, думала она, зачем я ему сказала? Жили без него до сих пор – и дальше бы прожили. А тут, здравствуйте, вот ваш папа!

Давид за все три с лишним месяца, что Лера провела в Берлине, не позвонил ни разу.

Вернувшись в Москву, он в первый же вечер затеял разговор с женой:

– Послушай, Нино! Я… Нам нужно поговорить. Рустам уже большой мальчик. Я… Нам нужно развестись.

Нино только молча качала головой, как китайский болванчик. Да еще глаза ее стали огромными-преогромными. Какие-то черные дыры, а не глаза. Давид отводил взгляд, но черные дыры, казалось, затягивали его.

– Папа?! – Рустам стоял в дверном проеме, сильно сдвинув брови, и казался удивительно хрупким, беззащитным, уязвимым.

– Иди к себе, – суховато, скрывая неловкость и стыд, распорядился Давид.

Но Рустам вдруг, вцепившись побелевшими пальцами в дверной косяк, захрипел…

Давид вскрикнул. В конце концов, он, хотя и не был врачом, не первый год возглавлял медицинскую клинику. Эпилептический припадок – это эпилептический припадок, его ни с чем не перепутаешь.

Давид с ужасом смотрел, как его сын, упав на пол, выгнулся дугой, как изо рта пошла пена… Господи!

Нино бросилась к мальчику, сноровисто сунула между зубов салфетку. Она действовала без паники, быстро и… привычно? Значит, это не впервые?

Когда Рустам затих, Нино тихо, не глядя на мужа, попросила:

– Помоги. Его нужно отнести в постель.

Давид присел возле, приподнял сына. Тело обвисло на руках, как тряпка.

– Что это? Как? – спросил он, уложив Рустама в постель и казня себя за глупость вопросов. Как будто он сам не видит – что это?

– Ничего, – тихо ответила Нино. – Он переволновался. Сейчас он будет спать, потом ничего не вспомнит.

– Как этому помочь? – Давид, спросив, опять осознал глупость своего вопроса. Не у Нино спрашивать надо, а у тех специалистов, что работают в его клинике. Ужас какой.

Но Нино вопрос глупым не показался:

– Никак. Это судьба. Не уходи от нас. Он… он не переживет.

– Не уйду! – Давид выскочил из дома, бросив через плечо: – Я скоро вернусь!

Он поехал в бар, где они нередко сидели вместе с Лерой (как давно, кажется, в прошлой жизни!) и, заказывая один бокал коньяка за другим, чувствуя, как расползается в голове пьяный туман, раз за разом набирал и набирал ее номер. Слушал механический голос, сообщавший: «Аппарат вызываемого абонента выключен», глотал, не чувствуя вкуса, коньяк – и опять набирал.

Больше он не пытался звонить ни разу. Только заходил к девочкам, привозил деньги и продукты.

А Лера, изнывая, ждала его звонка. Чтобы убедить себя в том, что все окончательно похоронено, целыми днями повторяла себе: зачем Давиду умирающая старуха?

Впрочем, ни старухой, ни умирающей ее назвать было нельзя. Болезнь отступила, и, хотя после химии Лера сильно похудела, комплименты Максима были вовсе не надуманными, не фальшивыми. Достаточно было посмотреть в зеркало: цвет лица, конечно, серо-зеленый, но для чего же существует косметика? А в остальном – Лера оглядывала себя так и эдак – в остальном все очень даже ничего. Вполне можно лететь в Москву – она не могла примириться с тем, что Давид так и уйдет в прошлое. Нужен, нужен еще один разговор!

Ну и Максиму не терпелось познакомиться с дочерьми.

Пока долетели, пока добрались из аэропорта, было уже около восьми. Двенадцатилетняя Юля распахнула дверь, даже не спрашивая: «Кто там?»

– Мама, мама приехала! Вернулась! – Она кинулась Лере на шею, так что та пошатнулась, и стоящему сзади Максиму пришлось ее поддержать.

– Осторожно, юла! – улыбнулся он. – Мама после операции и еще не окрепла.

– Я не юла, я Юля! – сверкнула глазами девочка, гладя Леру по щеке. – Прости, мамочка, я не подумала!

– Здравствуй, мама! – Аня, сердитая из-за того, что институтская контрольная по французскому языку продвигалась не слишком успешно, приветствовала Леру почти без улыбки. На маячившего за Лериной спиной Максима она глядела и вовсе неприветливо.

Лера смахнула непрошеную слезу:

– Господи! Какое счастье видеть вас, девочки мои! – И, поймав недружелюбный взгляд Ани, смутилась. – Вот, девочки, – она вытолкнула Максима вперед, – познакомьтесь. Это Максим, ваш… ваш отец.

– Как интересно! – Аня презрительно поджала губы. – Отец, подумать только! Объявился наконец-то? А нам теперь что? Восторженные пляски по этому поводу устроить?

– Аня! – попыталась остановить ее Лера.

– Что – Аня? – Девушка, что называется, закусила удила. – Нам не нужен никакой отец! У нас есть дядя Давид, он всегда о нас заботился. А этот…