Клюфт насторожился. Он медленно выдвинул один из многочисленных стульев, стоящих в ряд вдоль длинного стола, и присел на краешек. Смирнов снял очки и начал их усердно протирать носовым платком. Павлу показалось, что он не знает, как начать разговор. Главный редактор стеснялся:

– Паша, тут такое дело. Наша ведущая, незабвенная Ольга Петровна Самойлова, которая постоянно пишет у нас аналитику и передовицы, неожиданно заболела! У нее воспаление легких, Паша, понимаешь?!

– Да, понимаю. А я-то тут причем? – Клюфт пожал плечами.

– Дело вот в чем, Паша. Нужно написать большую статью, посвященную первой годовщине конституции и главное статью о речи товарища Сталина про выборы в Верховный совет!

У Клюфта перехватило дыхание. Такое предложение или приказ означал: писать придется под пристальным вниманием не только главного редактора, но и секретарей крайкома и горкома партии! Такое ответственное поручение обычно давали уже проверенным и самым достойным в редакции людям. В «Красноярском рабочем» это была Ольга Петровна Самойлова. Настоящий журналист, закончившая факультет филологии Московского университета. Она, как никто другой в редакции, мощно и четко писала, пафосные статьи и подбирала такие нужные и емкие слова к речам великого вождя. Но сегодня…

Павел недоверчиво посмотрел на Смирнова. Было видно – тот сильно волнуется. Он водрузил очки на нос-картошку и постоянно шмыгал им. Раскрасневшийся лоб и одышка. Петр Ильич неестественно тяжело дышал.

– Что-то я не пойму, Петр Ильич, Ольга Петровна обычно брала такую работу даже на дом. У нее ведь есть дома печатная машинка. У нее есть разрешение на нее. Она писала даже больной. Она никому никогда не уступала эту работу. Она писала такие статьи в самом плохом состоянии. Неужели она так тяжелобольна?

Смирнов развел руками. Достал из френча платок и протер лоб. Отведя глаза, тихо пробормотал:

– Да, Паша. Она больна. Она сильно больна. И я боюсь, писать придется тебе. Придется. Мы, вернее я, все обдумал. Другой кандидатуры нет.

– Спасибо, конечно, за доверие, Петр Ильич. Но я все, же хотел бы сначала переговорить с Ольгой Петровной. Это будет как-то непорядочно с моей стороны. Я должен с ней поговорить. Я схожу к ней, домой, проведаю, как она себя чувствует! Может, ей легче? Может, она сможет написать? Что там подойти к столу и сесть за машинку! Нет, Петр Ильич. Я сначала схожу к ней.

Смирнов вдруг стал мрачный, как туча. Он грозно прорычал:

– Никуда ты не пойдешь!

Клюфт не понял: то ли главный редактор его разыгрывает, репетируя какую-то реплику из новогодней пьесы про серого волка и зайца, то ли он просто шутит, разогревая голосовые связки. Клюфт улыбнулся и, встав, весело сказал:

– Вы знаете, Петр Ильич, я ей отнесу варенье! У меня есть в заначке маленькая баночка малинового варенья! И ей будет приятно, и от редакции, так сказать, пожелаю выздоровления.

Но Смирнов налился кровью. Он смотрел на Павла пронзающим, полным ненависти взглядом:

– Нет, никакого варенья! Никуда ты не пойдешь!

Павел в растерянности замер. Он не знал, как себя вести. Еще минуту назад Смирнов был совершенно другим, добрым и простодушным человеком, и вот перед ним сидел настоящий монстр во френче оливкового цвета:

– Сядьте, товарищ Клюфт! Вы пойдете сейчас и начнете писать статью, о которой я вам сказал! Никаких походов к Самойловой! Чтобы я даже не слышал об этом!

– Но почему? Почему? Неужели редакции все равно! Заболел человек, и не просто человек – ведущий журналист! Почему бы не сходить к ней домой?

Смирнов опустил глаза в стол. Он тяжело дышал:

– Ее нет дома. И нечего к ней ходить!

– Как нет? Вы же сказали, она заболела? Она что, в больнице? Ее положили в больницу? Тем более нужно проведать! Да и мне посоветоваться нужно. Я схожу в больницу!

– Да ты слышал меня? Ты никуда не пойдешь! Ты пойдешь в свой кабинет и сядешь писать статью! Она должна быть готова уже завтра! Понял ты меня, Клюфт, или нет?! – заорал Смирнов.

Павел непроизвольно присел на стул. Он смотрел на главного редактора и не понимал, почему тот стал таким грубым. Петр Ильич вновь достал платок и вытер лоб. Затем, поднявшись, подошел к окну. На подоконнике стоял графин с водой. Налив себе полный стакан, выпил одним залпом. Тяжелая одышка сотрясала грузное тело. Маленький и толстый, Смирнов казался сказочным персонажем, хомячком или медвежонком. Павел посмотрел на его ноги. «Главный» был обут в белые валенки.

Клюфт сидел и ждал. Он боялся произнести даже слово, чтобы не вызвать гнев у этого человека, одетого, как отставной полковник.

Смирнов долго смотрел в окно. Хотя за ним не было ничего видно. Мороз разрисовал стекло замысловатыми узорами. Петр Ильич вглядывался в эту белую абстракцию. Затем вернулся на свое место. Сел в кресло и закурил папиросу. Зажженную спичку он долго не тушил, наблюдая, как тлеет огонек. Наконец, маленькая палочка обуглилась и согнулась. Смирнов положил ее в пепельницу и тихо сказал:

– Ее арестовали, Паша…

Клюфт не понял, о ком он говорит. Арест. Кого арестовали? Но через секунду мозг Павла переварил информацию. «Арестовали Самойлову! Господи! Нет! Арестовали Самойлову! За что?» – лихорадочно бились мысли в голове, словно закипевшая вода в кастрюле.

– Паша, прошу тебя, иди в свой кабинет, садись, пиши статью! Пиши, Паша! И не задавай мне никаких вопросов! Я все равно не смогу тебе на них ответить, потому, как сам ничего не знаю, – Смирнов говорил это обреченным голосом, словно его самого вот-вот должны были арестовать.

Клюфт медленно поднялся. Петр Ильич не смотрел в его сторону. Он, стесняясь, прятал глаза. Павел попятился к двери. Он почувствовал, что ноги трясутся. Нет! Они тряслись не от страха, они тряслись от волнения. От этой неожиданной вести, о будущем человека, которого он считал своим профессиональным кумиром. «Самойлова! Она арестована. Неужели она тоже связана с этими страшными людьми?! Бред! Ольга Петровна – милый и душевный человек! Она никогда вообще грубого-то слова не говорила! И вот она арестована! Вера! Верочка, ее те страшные слова! У него дома! Ее исповедь, которую нельзя слушать! Неужели она права! Нет! Нет! Бред! Все это какое-то страшное недоразумение!» – Павел все еще не верил в то, что ему сообщил Смирнов.

Клюфт повернулся и нащупал холодный металл ручки двери кабинета. Петр Ильич его грубо окликнул:

– Стой! Иди сюда! Как ты будешь без этого писать! Это-то возьми! Возьми! И учти, сдашь мне лично! Бумаги пришли из крайкома партии, я за них расписывался! – Смирнов протянул несколько листов с текстом, распечатанным мелким шрифтом.

Клюфт медленно вернулся и взял протянутые ему бумаги. Он почувствовал кончиками пальцев, что они были гладкие и холодные. Павел покосился на верхний листок в пачке и прочитал:

«Речь товарища Сталина на заседании президиума Верховного Совета СССР».