Более высокий уровень дохода в столице ни в коем случае не является универсальным правилом для развитых стран. По крайней мере в семи странах Европы средний доход в столице ниже, чем доходы в других, более экономически развитых регионах. Так годовой доход немца в среднем составляет не менее 17 тысяч евро, но средний житель Берлина получает только 15 тысяч, а средний житель Гамбурга – 23 тысячи евро в год. Брюссель также имеет меньшие доходы, чем города на фламандском севере: если средний брюсселец довольствуется в среднем 16 тысячами евро ежегодного дохода, средний доход граждан Фландрии составляет 20 тысяч евро. В Финляндии жители Хельсинки получают немногим более 15 тысяч евро в год, отставая на три тысячи евро от жителей Аландских островов. Доход в столицах Италии и Испании уступает доходам северных регионов (Эмилия-Романье и стране басков). Та же ситуация в Амстердаме и Вене, отстающих по уровню доходов от жителей Утрехта и городов Нижней Австрии [Кто в Европе самый бедный, 2011].

Таким образом, разрыв между российской столицей и регионами по уровню доходов являетя экстраординарным. Если в случае европейских стран этот показатель не превышает 30 % (без учета более высокой стоимости жизни), то в России он достигает 250 %. Если мы примем во внимание стоимость жизни – в Москве прожиточный минимум в полтора раза выше среднероссийского [Зубаревич, 2011], – то и тогда этот разрыв будет составлять не менее 100 %. Этот показатель является чрезвычайным не только в европейских или американских страндартах, но и в стандартах развивающихся стран, и приближается по своему количественному выражению к разрыву в уровне доходов между некоторыми колониями и метрополией и сопоставим с уровнем регионального неравенства некоторых африканских стран [Remington, 2011].

И в Великобритании, и во Франции существует определенное недовольство по поводу слишком высокой роли столицы в национальной жизни страны. После Второй мировой войны правительства этих государств предпринимали некоторые меры по децентрализации и выводу некоторых функций за пределы столиц. Как и во многих других странах, жители столиц этих государств не являются любимцами провинциальной публики. В столицах высока концентрация социального неравенства и не самых популярных персонажей (bête noire) – банкиров, богатых сегментов населения, иммигрантов, инородцев и прочих маргинальных элементов. Однако в современных Великобритании и Франции нет того ярко выраженного враждебного отношения к столице, которое мы описали в случае Москвы. Жители этих стран не чувствуют себя обездоленными и обьеденными своими столичными городами. Подобное отношение, впрочем, никак не связано с национальной психологией и подобный уровень враждебности не был чем-то экстраординарным, скажем, в XVII–XVIII веках. Так Даниэль Дефо жаловался, что Лондон «как пиявка жадно высасывает все жизненные соки из страны» [Robertson, 2001: 5]. Сейчас эти слова воспринимаются скорее как неожиданный исторический курьез.

В Европе отсутствует или, во всяком случае, значительно менее выражен синдром отношения к провинциальным городам как к захолустью. У провинций есть свой идиллический и романтический ореол, который чувствуется, например, во французском и английском обозначении небольших городков – France Profunde и Merry England. В Японии существует давняя тенденция сентиментализации маленьких городков и сельской местности и массовая досовременная традиция туризма в глубинку, глубоко связанная с концепцией национальной идентичности, поисками утраченных корней и выраженная в концепции фурусато (буквально старая деревня) [Siegenthaler, 1999]. Русская глубинка конечно тоже влечет романтиков своей патриархальностью и уютом уединения, но хляби, бездорожье, комары, отсутствие дружественной инфраструктуры и убогий быт делают ее гораздо менее привлекательной. Поэтому здесь она чаще ассоциируется с глухоманью и захолустьем.

Лондону, Парижу и Москве присущ свой стиль, колорит, этос поведения и даже, возможно, своя sof power. Англичане называют этот этос лондонизмом (Londonism), а французы – парижанством (Parisiénisme)[17]. И, кажется, они лишены тех негативных моральных коннотаций, часто приписываемых московскому стилю, который иногда называется «московщиной» [Можегов, 2006].

После крушения СССР глобальный статус Москвы как сверхстолицы, столицы всего социалистического лагеря или всего второго мира, заметно снизился. С исчезновением социалистического содружества с его многочисленными военными и экономическими международными организациями, размещенными или расквартированными в Москве (СЭВ, Варшавский договор и др.), бывшая столица СССР утратила многие признаки глобального центра, если под глобальностью понимать не только экономический вес страны, ее панэкономическую и технологическую роль в процессах глобальных трансформаций, сколько ее положение входных ворот (gateway) в огромный ресурсодобывающий регион мира в дополнение к статусу мощной военной сверхдержавы [Brade, Rudolph, 2004].

В немалой степени остающийся относительно высоким глобальный статус Москвы (группа бета глобальных городов)[18] обусловлен низкой плотностью других городов в стране и отсутствием заметных конкурентов в огромном ресурсодобывающем регионе мира. В противоположность этому, Лондон, Париж и Токио являются не только воротами в Британию, Францию и Японию, но прежде всего крупнейшими финансовыми, экономическими и инновационными центрами.

Возьмем только два показателя, определяющих вес городов, – роль их финансовых центров и инновационный потенциал. В списке международных финансовых центров Москва занимает 65-е место из 77 городов (Z/Yen Group, 2012). Лондон, Токио и Париж занимают в рейтинге соответственно 1, 7 и 8-е места. В этих городах расположены десятки штаб-квартир крупнейших транснациональных корпораций. Три столицы также занимают 14, 20 и 2-е места в индексе 100 наиболее инновационных городов мира. Помимо столиц своих стран в этот индекс попали 15 немецких, 8 французских, 4 японских и 3 британских города [Innovation Cities, 2010]. Из российских городов в списке оказались только два города, включая Москву на скромном 97-м месте (см. табл. 12). В 2011 году Москва уже не попала в этот список.

Значительные размеры Лондона, Парижа и Токио, таким образом, по отношению к территории и урбанистической системе своих стран в большей мере определяются их гораздо более значимой международной ролью и местом в глобальном разделении труда по сравнению с Москвой. Ни один из этих городов не сопоставим с российской столицей по количеству международных экономических, культурных, научных и общественных организаций, которые в них базируются. Место этих столиц в глобальной системе определяется не столько за счет, сколько в пользу других городов этих стран[19]. Поэтому с точки зрения национальных интересов концентрация функций в этих городах гораздо более оправдана.