Ну а плети... По здравом размышлении я поняла, что ничего особенно страшного в этом нет. Салур залечит рубцы за одну ночь, а чтобы не почувствовать боль, мне и своей магии хватит. Главное — высекут прямо сейчас, и к рассвету я, так или иначе, вернусь в келью Эззал, откуда меня и выдернет Салур.

Подвальчик для экзекуций мне уже доводилось видеть магическим зрением, равно как и самого палача — крепкого жилистого старика в блестящих штанах из черной кожи. Сейчас он сидел за столом в углу подвальчика и жевал, кажется, вяленую рыбу с ячменной лепешкой. Пламя в его масляной лампе металось, и в неверном свете то вспыхивал, то пропадал полумесяц — такой же, как у всех стариков-жрецов — на стянувшем седые волосы кожаном ремешке.

— Вот, получи, Зан, — с каким-то непонятным мне раздражением бросила поймавшая меня. — Нарушение правила о воздержании, отягощенное... — Она замялась, видимо, пытаясь сформулировать отягощение на пять плетей.

— Сколько? — бесстрастно перебил ее палач.

— Двадцать.

— Имя? — Это уже мне.

— Эззал, — тихо выговорила я, прекрасно зная, что ничем не рискую: о своей отлучке на похороны та отнюдь не кричала на всех перекрестках.

— Сними блузу и ложись на скамью, — произнес Зан столь же бесстрастно и отвернулся к чану, где мокли плети.

Хорошо, что одеяние зеркальных снимается не через голову... Я исполнила требование Зана, ткнулась лицом в сложенные ладони и беззвучно зашевелила губами, возводя на своем теле «незримый щит». Дерево скамьи у самого моего лица было старо, как сам палач, если не старее — темное, выскобленное до гладкости шелка, но с глубокими царапинами, оставленными, по всей видимости, зубами жриц.

Ничего-ничего, когда я доберусь до трона Улу-Серенн, вы ответите мне и за это унижение, прах вас побери совсем!

Когда шаги Зана замерли рядом со мной, я невольно вздрогнула, хотя и знала, что охранное заклятие убережет меня от боли. Свистнула плеть — еще не падая на меня, а только рассекая воздух на пробу...

— Стой, Зан! — вдруг отчаянно крикнула зеркальная- стражница. — Девчонка применяет магию!

— Что? — не понял палач.

— Видишь, у меня зеркальце на груди светится? Здесь магия, и магия не наша!

Я крепче вжалась лицом в скамью, еще надеясь какой- то миг, что все обойдется, стоит мне лишь отбросить «незримый щит»... Но поздно — она рывком перевернула меня и одним движением снизу вверх, словно кожу с головы, сорвала с меня лицевой покров, диадему и сетку для волос... и замерла, отшатнувшись:

— О дети Луны — принцесса Исфарра!

Если у меня и была какая-то возможность бежать, то я ее упустила. Драться тоже было бесполезно — эти двое были, очевидно сильнее и опытнее меня. Что же до драки магической, то определять уровень чужих способностей на глаз я не умела никогда, а делать это опытным путем не рискнула. Оставалось то, что до сих пор выводило меня из любых передряг, — моя кровь.

Стараясь не выдавать дрожью меру своего испуга, я села на скамье, накинула блузу из зеркального шелка и начала медленно, чтоб невзначай не оборвать, застегивать крохотные петельки.

— Как ты дерзнула проникнуть в Храм детей Луны? — Похоже, зеркальной тоже было не так просто справиться с волнением — пальцы ее бессознательно теребили зеркальце-амулет на длинной цепочке.

— Тебя что интересует — способ или причина? — Сама не знаю, как мне удалось родить эту издевательскую фразу. — Если способ, то, по-моему, это очевидно — с помощью магии. А если причина — то зачем принцессе крови другая причина, кроме ее каприза?

— Есть вещи, перед которыми обязаны склоняться даже короли! — отрезала моя оппонентка. — Разве ты не знаешь, 3-4 что твой род довольствуется властью светской, не касаясь запредельного и краем одежды?

Очень хотелось спросить — а почему мой род обязан довольствоваться лишь светской властью? Но я мгновенно задавила в себе этот порыв. Сейчас единственным моим спасением было укрыться, как до того за зеркальным покровом, за маской взбалмошной и не слишком-то проницательной принцессы.

— Вот уж во что я совсем не собиралась лезть — так это во что-то запредельное. — Я наконец-то справилась с застежкой блузы. — Просто однажды мне довелось видеть обрядовый танец в исполнении моей родственницы Тмисс, и я захотела сама принять в нем участие. В конце-то концов, танцам меня учили лучшие учителя, а применяю я это умение разве что на пирах и посиделках!

— И ради этой малости ты решилась подвергнуть себя такому риску? — В голосе зеркальной не чувствовалось ни малейшего доверия к моим словам. Прах побери, сейчас она была в более выигрышном положении — ее лицо все еще скрыто, а мое уже нет...

— Риск придает вкус бытию. — Я попыталась усмехнуться. — Разве тот, кто на бешеном коне мчится за горным козлом по крутому склону, не рискует самой жизнью своей?

— Дитя! Если бы ты знала, ЧЕМ рискуешь, пробравшись сюда! — Жрица, чьего имени я до сих пор не знала, произнесла это столь презрительно, что кровь ударила мне в виски. Здесь только я, а не она, имела право на презрение!

— Может быть, я и дитя, — ударила я в ответ, — но во мне кровь Исфарра! Кто ты такая, чтобы рассуждать о том, чем я рискую?! Ты забыла, что даже в делах веры судить мой род позволено лишь десяти Великим Жрицам!

На это мое высказывание ответа не было долго — даже, пожалуй, слишком долго. Меня по-прежнему выводило из себя то, что она видит мое лицо, а я ее — нет, и не могу читать ход ее мыслей по движению ее черт...

— Что ж, ты сама захотела этого, — наконец выговорила она с непонятным мне злорадством. — Как известно, в Древнейшем Храме служат две из десяти Великих, и пусть Хранящая Престолы и занята сейчас церемонией, зато Хранящая Дом... — ее глаза недобро сверкнули сквозь лицевой покров, — всегда к твоим услугам, принцесса! Зан, — зеркальная повернулась к палачу, — сделай милость, сходи за высокочтимой Реналией и объясни ей, что тут произошло. Вот увидишь, принцесса, — она снова рассмеялась своим нехорошим смехом, — наша владычица вовсе не так горда, как ты. Это ей не в унижение — сойти в пыточный подвал к пойманной святотатице...

— Я не знаю твоего имени, — оборвала я ее. — Поэтому отныне буду звать тебя Сой, хорьком. Только эта тварь душит больше, чем может сожрать!

...Ее прическа была шедевром архитектурного излишества: каскады скрученных локонов, словно клубок сплетенных змей, и с правой стороны головы — пять торчащих вперед жестких прядей, подобных пальцам тянущейся ко мне зловещей руки. В целом это напоминало что угодно, только не волосы. Ее лицо, как и у Сой, скрывал зеркальный покров, но я узнала ее совсем не по лицу...

«Няня Ситан, а почему эта тетя такая... кривая?»

Мне — четыре года. Я самая младшая из детей, что весело расхватывают с плоской корзины миндальные лепешки, какие традиционно пекут в праздник Выхода из моря.

Младшая жрица, которая держит корзину, действительно вся какая-то скособоченная: вроде и ноги равной длины, но одно плечо заметно выше другого, и голова кажется все время повернутой в одну сторону.