«Пускай снимает все, что хочется», – думала Лотта. Она только что получила мейл от Лайлы Май – та радовалась, что именно Лотта выступит с докладом на конференции «Искусство и война», и благодарила за помощь с письмом, в котором Лайла объясняла свое отношение к надоедливому студенту, чьи родители обвинили ее в травле. После того как Лотта подправила и отредактировала текст, письмо получилось как раз таким, как надо, и ректор целиком и полностью встал на сторону Лайлы. Спасибо, Лотта! В теме письма было написано: «В словах тебе нет равных».

А скоро грядет финал «Мамаши Кураж».

Мамаша Кураж с дочкой добираются на своем фургоне туда, где только что закончились тяжелые бои. На поле лежат раненые и убитые. Раненые стонут и молят о помощи. Полковой священник кричит – тут Лотта тоже закричала, – он просит принести ткань, чтобы перевязать раны. Но Мамаше Кураж льняные рубахи достались не бесплатно, и отдавать их просто так старуха не хочет. Она собирается продать их подороже и поступает так, чтобы выжить.

– А как вы сами поступили бы? – спросила Лотта.

Никто не ответил, но ей казалось, будто они уверены, что уж они-то непременно отдали бы рубахи на бинты раненым. Лгать, приписывая себе добрые намерения, – очень легко, особенно когда ты молод.

– Катрин находит покинутого матерью младенца, – Лотта наклонилась и изобразила, как Катрин берет на руки ребенка и прижимает его к себе, – она так любит детей! Но Мамаша Кураж приказывает ей бросить ребенка – у нее и так хватает захребетников. Мамаша Кураж вообще боится, что Катрин чересчур добросердечная и это испортит ей жизнь. Самой Мамаше Кураж известно, что для выживания требуется обладать определенной долей цинизма, этому она научилась методом проб и ошибок, и поэтому она старается побыстрее отогнать фургон подальше от младенца. А что еще ей остается делать?

Сейчас, когда Таге Баст снимал студентов, те старательно изображали интерес и даже по-своему действительно заинтересовались, но так и не поняли, что, оказавшись на месте Мамаши Кураж, тоже сбежали бы от ужасов в более спокойные места.

– Временами наступает затишье, – безмятежно, как Мамаша Кураж, продолжала Лотта, – и в такие моменты они – Мамаша Кураж, полковой священник и повар – говорят о войне. Они спрашивают друг друга, кончится ли война, и выражают надежду, что нет, не кончится. Они боятся, что война закончится, – Лотта надеялась, что до студентов дойдет ужас этих слов, – люди боятся мира подобно тому, как игроманы боятся, что игра закончится, потому что тогда придется платить за проигранное. – У Лотты кольнуло где-то внизу живота, но она продолжала рассказывать: – Они успокаивают друг друга, что война не кончится. Наверняка она еще будет долго продолжаться. Так они говорят. «Да, так оно и будет», – говорит Мамаша Кураж и не упускает шанса купить побольше товаров. Забрать их она просит Катрин. «Но смотри не потеряй их! Принеси все!» – и Лотта погрозила пальцем, совсем как Мамаша Кураж. – И Катрин исполняет ее просьбу и возвращается с товарами, вот только лицо у нее изувечено. А из-за своей немоты она не в состоянии рассказать, что произошло, однако Мамаша Кураж понимает, что кто-то попытался украсть купленное, а Катрин защищала вещи. «К счастью, ничего не пропало!» – радуется Мамаша Кураж, которую больше заботят товары, а не дочкино лицо. – Лотта поддалась искушению и принялась разжевывать все по кусочку, но ведь этим студентам и впрямь нужно все разжевывать! – Да, лицо у дочери навсегда изуродовано, и «ни мужа, ни детей у нее не будет», – так говорит и сама Мамаша Кураж, но считает, что ничего плохого в этом нет, потому что так Катрин не будет ждать мирного времени – ведь ни мужа, ни детей ей все равно не дождаться. Но! – громко проговорила Лотта и подняла указательный палец. – Внезапно наступает мир! И можно бы предположить, что все вздохнут с облегчением, но нет, только не Мамаша Кураж. «Вот дьявол! – ругается она. – А я-то товаров столько купила!» В этот момент появляется Эйлиф в наручниках. Что же с ним случилось?

«Он убил крестьян», – отвечают конвоиры.

«Но, Эйлиф, зачем ты это сделал?»

«Я и до этого ничего другого не делал».

«Но, глупец, сейчас мир!»

«Если бы я был глупый, я давно умер бы с голоду», – отвечает Эйлиф, но пришла пора ему умереть. Его расстреливают, и так Мамаша Кураж теряет своего второго сына, зато, к счастью, вскоре вновь начинается война.

– Это как-то неправдоподобно, – сказал кто-то из студентов.

– Неправдоподобно? – Лотта вздохнула. – Это пьеса. Брехт успевает показать реалии военного времени за два часа с двадцатиминутным перерывом, чтобы зрители успели сбегать чего-нибудь выпить!

Почему они не могут забыть о своем собственном мире и поверить тому, что слышат и видят? Впрочем, Лотта вовсе не этого добивается, да и Брехт тоже, – напомнила она себе. Ей хотелось, чтобы они разглядели связь между описанными в «Мамаше Кураж» событиями и своей жизнью! Ну, а сама-то она, Лотта, – она эту связь видит? – спросила она себя, разумеется, не вслух. Ее вдруг невыносимо потянуло пройтись.

– Давайте сделаем перерыв, – предложила она, – на десять минут. Сбегайте себе за кофе.

Лотта вышла в коридор и захлопнула за собой дверь так быстро, что Таге Басту было за ней не успеть, и лишь завернув за угол, услышала, как дверь вновь распахнулась. Через несколько секунд она уже спустилась в цокольный этаж, вбежала там в туалет и заперлась. Выросший в желудке ком будто бы поднялся к горлу и лишил ее дара речи, подобно Катрин. Лотта открыла кран, дождалась, пока вода не станет ледяной, и сунула руки под струю, чувствуя, как похолодевшая кровь движется в двух направлениях – по пальцам и к сердцу. Намочив бумажную салфетку, она приложила ее ко лбу. Вот так, хорошо. Ей тоже нужны уход и забота. У-ход. И голос, к счастью, вернулся.

Спустя восемь минут Лотта открыла дверь и, собравшись с мыслями, вернулась в аудиторию. Таге Баст стоял на прежнем месте. Остальные тоже приготовились возобновить занятие, и сейчас они показались Лотте более внимательными – может, заметили, что она вот-вот сорвется? Значит, их вниманием она обязана самой себе, а не Мамаше Кураж?

– На дворе январь 1636 года. Время холодное и темное. Война идет уже восемнадцать лет, и конец ее не скоро. Как мы знаем, речь здесь идет о Тридцатилетней войне, – Лотта заговорила тише и прикрыла глаза рукой. Пора окунуться в события, – ночь, холод. Фургон Мамаши Кураж стоит возле маленькой крестьянской избушки. Тишина. Темнота. Из черного леса выходят четверо вооруженных до зубов солдат. Они стучат в дверь избушки, испуганные крестьяне просыпаются и открывают дверь. Рядом с крестьянами стоят и Мамаша Кураж с Катрин, которых крестьяне приютили на ночь[6]. Солдаты спрашивают, как дойти до города, но крестьянам не хочется показывать дорогу – что эти солдаты вообще забыли в городе? Но солдатам во что бы то ни стало надо узнать дорогу, они злятся и грозятся убить быка, если им не укажут дорогу. «Ох, только не бычка!» – сокрушается крестьянка. «Только не бычка!» – сокрушаются крестьяне, и тогда их сын сдается – он вызывается проводить солдат до города. Оставшиеся растерянно смотрят им вслед.