— Один есть, — тихо произнес Энни, кладя перед стариком в длинном, зеленого цвета пиджаке на медных пуговицах пятидолларовую бумажку.

В знак благодарности китаец с достоинством кивнул. В этот момент Фред обернулся, застегивая ширинку, и увидел Энни.

— Я точно рассчитал, что ноги принесут тебя именно сюда. Я еще не встречал человека, которому не хотелось бы поссать после того, как его напугали.

Фредди сделал движение, но было слишком поздно. Энни знал, что правой рукой его «старый друг» намерен выхватить пистолет. Поэтому Энни мгновенно произвел хук левой, да так, что филадельфийский жулик согнулся пополам. Удар кулаком завершил дело.

Однако Энни не учел одной незначительной детали: у Фреда Олсона было два пистолета, по одному с каждого бока. Кулак Энни ударился о тридцатидвухкалиберный в замшевой кобуре, и его пальцы пронзила острая боль. У Фреда пистолет успел сломать парочку ребер, так что он несколько секунд ловил ртом воздух, пытаясь выпрямиться. Энни пришлось задействовать правую руку, ибо дело оказалось куда более трудоемким, чем он ожидал. Фред опускал вниз голову (его били не в первый раз), Энни же пытался ударить его снизу, а затем пустил в ход тяжелые, как поленья, колени. Когда Фред уже был готов рухнуть на пол, Энни, удерживая его травмированной рукой, нанес апперкот правой. Такой удар и сам Джек-Тигр одобрил бы, а Фред улетел в мир сладких грез.

Возможно, ему виделось, как Энни подтащил его к писсуару и окунул безвольно болтавшуюся голову в воду. И если для Фреда это была всего лишь «греза», то для Энни — истинное удовольствие. Еще большее наслаждение он испытал, когда нажал на ручку сливного бачка и увидел, как поднявшаяся волна с размокшими окурками заставила Фреда пускать пузыри и молить о пощаде.

— Эй, очухивайся! — воскликнул Энни, тяжело дыша и поглядывая на ушибленные костяшки пальцев. — Мне надо еще поговорить с тобой.

Но Фред Олсон только булькал в ответ. Энни поставил на писсуар ногу и прижал ею шею старого друга так, чтобы его голова не вываливалась наружу.

— Фред, ты слышишь меня? Где деньги, которые ты получил за то, что сдал меня?

— Проиграл, — наконец-то пробормотал Фред, — в «Счастливой долине».

Какое оригинальное оправдание! Энни еще сильнее сдавил ногой шею Фреда.

— Энни! Энни! Мне же больно! Не дави.

— Немедленно расстегивай ремень, где прячешь деньги! — жестко и без тени жалости приказал Энни.

Хотя голова Фреда продолжала висеть над писсуаром, дрожащие пальцы потянулись к ремню. Ремень был толстый, с тяжелой пряжкой. Фред с трудом расстегнул ее, и Энни тут же рванул ремень, вытаскивая его, как корни плюща. Он отстегнул зажимы на внутренней стороне ремня и вытащил аккуратно свернутые купюры.

— Лежи спокойно, не дергайся, Фред. Дернешься, и я тебе все кости переломаю. Поверь, даже глазом не моргну.

Денежные запасы Фреда ограничивались двенадцатью долларами и двумя лотерейными билетами. До обидного мало!

Энни расстегнул ширинку, просто сгорая от желания оросить лицо Фредди. Ему хотелось утопить его в моче, как паршивого пса. Но по каким-то странным причинам тело, наполненное пивом, шнапсом и праведным гневом, не хотело повиноваться его желаниям: крупный пенис повис над неловко развернутым кверху лицом Фреда. Остальная часть тела Олсона дергалась, а душа терзалась переживаниями отвратительной реальности, в которую он вернулся из «мира грез». Старик китаец читал газету, не обращая на них никакого внимания. Кто-то вошел, вероятно, справить нужду, но тут же повернул обратно. Энни не оборачивался, полностью сосредоточившись на осуществлении поставленной цели; в глазах застыла решимость, нижние мышцы живота напряглись, но пенис так и не желал творить свое дело. Энни попытался расслабиться. Он представил, как содержимое огромных кружек, влитых внутрь, изливается в беспомощно моргающие глаза Фреда.

И это подействовало!

Струя лихо орошала Фреда, направляемая Энни то в рот, то в ноздри. Фредди нужно было дышать, а он вместо воздуха получал порцию мочи. Энни быстро управился с самой грязной частью работы. Его наполнило глубокое чувство удовлетворения, ведь он не просто взял реванш над врагом, а унизил его. Такое удовлетворение отличалось некоторой отстраненностью, ибо Энни приходилось ногой по-прежнему прижимать вырывавшегося пленника к писсуару.

Энни произнес:

— Пустая болтовня есть наипаскуднейшая вещь на свете. Слышишь, Фредди, в следующий раз ты так легко не отделаешься.

Фредди остался висеть в неестественной позе над писсуаром, а Энни направился к выходу. Китаец поднял голову и посмотрел на него.

— Что это с ним? — спросил китаец.

— Да так, пить захотелось, — ответил Энни, — а в баре такие напитки не продают.

Он поправил шляпу, внимательно осмотрел себя в зеркале, считая, что за пять долларов можно смотреться сколько угодно.

К тому времени, когда Энни сел на паром, чтобы добраться до Каулуна (материковой части Китая), наступила непроглядно темная ночь, типичная для этого региона. Все так же моросил мелкий дождь из черной тучи, закрывающей небо.

Плыть по морю на пароме было настоящим наслаждением. Энни поднялся на верхнюю палубу, в первый класс, чтобы вдохнуть запахи порта, самого крупного в мире, до предела забитого судами. Вид порта Виктория вряд ли мог наскучить, а ночью он был и вовсе потрясающим, поскольку закон требовал, чтобы даже самые крошечные сампаны были освещены. Морская полиция действовала бескомпромиссно. Юркие полицейские катера непрерывно курсировали вдоль побережья, и невозможно было предсказать, где они в очередной раз появятся.

Паром был двусторонний, и ему не нужно было разворачиваться, чтобы отправиться в обратный путь. Опершись о перила правого борта, Энни наблюдал завораживавшую картину: неясный силуэт вырисовывался рядом с военно-морской базой. Это был стоящий на якоре огромный экстравагантный корабль — первый в мире авианосец. Темные очертания «Гермеса», едва проступавшие из влажного мрака ночи, походили на нечто таинственное и могущественное. Огни джонок и сампанов образовывали зарево у его кормы: полным ходом шла коммерческая деятельность, что официально не одобрялось, но было закреплено традицией первой ночи в порту, потому что только на следующее утро команда могла спуститься на берег. Однако британские чресла (моряки-гомики — не в счет) буквально ломило от переполнения, и тайно доставлять китайских женщин на корабль его величества, особенно такой большой, как «Гермес», не составляло труда, тем более если в этом деле участвовали младшие офицеры, а они участвовали, поскольку имели право выбирать «дам» первыми. Будьте уверены, женщины неплохо зарабатывали за одну такую ночь. Этих женщин народности танка, как и владельцев доставлявших их лодок, все презирали, считая примитивной кастой. Однако их и побаивались: они обычно пополняли пиратский флот. До правления третьего маньчжурского императора им даже не разрешалось селиться на сухих землях, а их детей не принимали в школу. Тем не менее с этими людьми приходилось считаться.