В его глазах заблестели слезы. Никаких сомнений: старик, однажды потерявший близких, был без ума от дочери, которая так же безжалостно ушла из жизни. Надо же было именно Жосье обнаружить ее труп!

Он словно прочитал мои мысли и на мгновенье прикрыл глаза с болезненной полуулыбкой на лице.

– Почему именно я должен был обнаружить ее труп в ледяной воде озера? – Его голос задрожал. – Вы не представляете, что я пережил тогда. Только представьте: рано утром, как обычно, пришел на пирс, чтобы навести порядок на яхте клиента. Эта яхта была пришвартована на самом конце пирса. Я ходил по палубе, собирая мусор, и вдруг замер на месте: в воде, у самого борта, белел абрис человеческой фигуры – лицо, раскинутые руки… Внезапно я почувствовал головокружение, но заставил себя подойти к самому краю. Это было она, моя маленькая Шарлотта! Ее рыжие волос ореолом расплылись вокруг белого лица, на котором застыла немного усталая полуулыбка. Вы знаете, такие улыбки бывают у странников, когда они возвращаются после долгого пути.

Я невольно вздрогнул: старик Жосье, сам того не ведая, едва ли не слово в слово процитировал один из снов Шарлотты.

«Он лежал на траве прямо под моим балконом – прекрасный рыцарь, на груди которого беспощадно расползалось красное пятно. Шлем рыцаря был снят, и волосы, превратившиеся в кровавую паклю, показались мне чересчур похожими на женские. Я наклонилась чуть ниже и, рассмотрев лицо рыцаря, с удивлением обнаружила, что это девушка. Она улыбалась мне устало, как улыбается путник после долгой дороги…»

Я допил свой кофе и задал вопрос, чтобы разрядить обстановку:

– А вы действительно наблюдали отсюда за Шарлоттой и Шарлем?

Жосье уже взял себя в руки:

– Отсюда мало что можно увидеть, взгляните сами – дом и его территорию закрывают деревья. Но я не раз наблюдал, как ночью Шарль встречал у ворот Шарлотту, а рано утром она возвращалась к себе. Боюсь, Лорен ничего об этом не знала.

Он лукаво усмехнулся. Я подумал, что на первый раз с меня достаточно. Нужно переварить всю эту информацию. Возможно, она окажется совершенно бесполезной, но ведь трудно разобраться в истории, если осязаемо не представляешь себе всех ее участников с их характерами, судьбами, интересными привычками и всевозможными странностями. После рассказа старика Жосье я гораздо лучше представлял себе Лорен, Шарлотту и атмосферу их дома, полного снов. Правда, еще одна деталь требовала дополнения.

– Кстати, скажите мне: Шарлотта любила петь?

Жосье резко вскинул голову и, сощурившись, посмотрел на меня.

– Вы спрашиваете из-за той глупой надписи на могиле?

Его взгляд уже не казался чистым и детским. Он нахмурился, вдруг заложил руки за спину и вышел на балкон. Я из вежливости последовал за ним, хотя двоим на этом крошечном выступе, где к тому же стояло старое продавленное кресло, было довольно тесно и неуютно.

– Единственный раз Шарлотта пела в моем присутствии вот здесь, сидя в этом самом кресле. Это был день моего рождения, поэтому я запомнил, – последовала короткая пауза. – Через три дня ее не стало.

Мы снова вернулись в комнату. Атмосфера неуловимо изменилась: мрачный старик стоял передо мной, с очевидным нетерпением ожидая, когда же наконец я уйду. И представить было невозможно, что всего лишь несколько минут назад он сообщал мне подробности своего знакомства с Лорен.

– Еще вопросы? – отрывисто бросил Жосье, не глядя на меня.

Духота комнаты довела меня до полуобморочного состояния, а выпитая чашка кофе выходила крупными каплями пота на лбу. И все же я мужественно задал последний, интересующий меня в данный момент вопрос:

– И какую же песню она пела?

Жосье почти раздраженно передернул плечами:

– Нечто мистическое собственного сочинения – о тайнах, сокрытых в земле и известных на небесах. Вы же в курсе ее увлечения магией?

Я с облегчением попрощался и пулей вылетел из этого дома, на мгновенье приостановившись лишь на лестничной площадке. Через огромное стеклянное окно, как на ладони, открывалась панорама всего кладбища, находящегося прямо перед домом, за каменной оградой. Когда-то старик Жосье поселился здесь в надежде наблюдать за дочерью, проживавшей в доме, видном из окон. Теперь, каждый раз выходя из своей квартиры, он мог видеть ее последний приют. Вот это, наверное, можно назвать невыносимою легкостью бытия.

По возвращении домой меня ожидал сюрприз: на веранде в плетеных креслах чинно сидели хмурая Лорен и рыжий молодец в светлых брюках и белоснежной рубашке, немедленно поднявшийся при моем появлении.

– Это комиссар полиции Танде, – словно сообщая о конце света, представила гостя Лорен. – Он занимался делом Шарлотты.

Пока мы пожимали друг другу руки и раскланивались, Лорен незаметно скрылась в доме. Мне не оставалось ничего другого, как сесть в ее кресло и уставиться на комиссара невинными глазами, под одним из которых буйно цвел великолепный синяк.

Комиссар Танде казался слишком юным для своего звания: молочно-розовое гладкое лицо, светло-голубые глаза и непокорный рыжий вихор на макушке. Даже усы не делали его старше, хотя, голову даю на отсечение, он отрастил их именно для того, чтобы выглядеть посолиднее. Комиссар осторожными глотками отпивал холодный морс, которым его угостила Лорен, и вдумчиво изучал мое лицо, так же, вероятно, делая свои выводы о моем возрасте, социальном положении и темпераменте.

– Мсье Муар, – наконец проговорил он приятным мягким голосом, – у вас французское имя. Вы действительно русский?

Признаться, вопрос меня удивил. Разумеется, этот визит мог быть связан только с одним событием дня: моей дракой в кафе, о которой, вероятно, накапал один из благодарных зрителей. В таком случае я ожидал, что представитель доблестной полиции Версуа немедленно перейдет, собственно, к драке, а вместо того он вдруг интересуется моей национальностью. Впрочем, для меня желание гостя – закон, потому я тут же принялся живописать свое этническое происхождение.

Комиссар Танде с благожелательной улыбкой и приличествующей дозой восхищения выслушал историю моего отца, который, будучи беспутным студентом Сорбонны, влюбился в русскую туристку, бросился за ней в Россию (разумеется, во время летних вакаций) и вскоре прекрасная Маргарита Петрухина стала его законной супругой, а чуть позже – моей мамой и мамой моей сестры Ольги.

Всю эту историю я поведал ярко и увлекательно, ожидая в финале если не аплодисментов, то, по крайней мере, элементарного восхищения слушателя. Вместо того комиссар лишь вежливо улыбнулся.

– Такие истории в Швейцарии – сплошь и рядом, – меланхолически заметил он. – Вы уже, быть может, заметили и нечто большее – как много у нас смешанных браков. В Женеве буквально на каждом шагу можно увидеть пары: она – белая, он – черный, а детишки шоколадные. Это нормально.

Сам Танде был явно чистокровным швейцарцем – белокожим и рыжим, о чем я не преминул заметить, невольно чувствуя досаду из-за того, что романтическую историю моей семьи свели к чему-то обычному, если не сказать заурядному.