Женька по-прежнему сидел внутри спального мешка с накинутым на голову капюшоном и только кончик носа выставил из палатки, но ему стало холодно, будто стояла не теплая летняя ночь, а зимняя, студеная… Да уж, хорошо, что эта самая Ледяница ему летом показалась, а не зимой! Наверняка бы заморозила! Правда, неизвестно еще, какая она в роли Болотницы-Охотницы, а про Обманщицу-Лихоманщицу и вовсе подумать страшно. Сколько раз Женька мечтал, помнится, попасть в настоящую сказку, хотя бы во сне! А теперь вот попал, кажется. Только уж больно все страшно и жутко!

— Жалко мне тебя, малолетнего! — заявила Студеница. — Был бы ты молодец взрослый да разумный, так предложила бы счастья попытать, с нечистой силой сразиться, отца от бед его отвести да от заклятья озеро и меня заодно избавить. Хоть, конечно, уже многие удальцы на это решались, да только голов лишались А тебе-то, малому да несмышленому, и время тратить незачем.

— Но ведь мне же все равно пропадать — с неожиданным бесстрашием произнес Женька, который решил, что все-таки эта самая сказочная Ледяница-Студеница ему снится, а потому ничего страшного не произойдет в любом случае. — Если я полезу с нечистой силой воевать и не смогу одолеть — пропаду, и если не полезу — тоже.

— Так-то оно так, — согласилась Ледяница, — но коли ты покорен нечистой силе, то умрешь легкой смертью, а коли возжелаешь противиться, то будет твоя погибель лютая, ужасная…

— Но все-таки можно победить? — понастырничал Женька.

— До сих пор никому не удавалось… Но коли и впрямь решишься воевать, то знай: покамест я Ледяница-Студеница — всю правду скажу. Когда Болотницей-Охотницей стану, только полправды. А Лихоманщице-Обманщице — вовсе не верь. Она даже когда правду говорит, то все равно обманывает…

— Разве так может быть? — удивился Женька. — Обманывает, когда правду говорит?

— Увидишь еще и не такое! Но недосуг объяснять. Покамест меня послушай. Могу я тебе только первый совет дать, как против нечистой силы добрую силу добыть. Вылезай из шатра своего, стань лицом к кострищу, а после повернись направо. Дорожку я тебе постелю серебряную, иди по ней смело и никуда не сворачивай, чего бы тебе по сторонам в лесу ни привиделось — худое ли, доброе ли или же вовсе не пойми какое. Помни: на шаг с дорожки сойдешь — и все, отца не спасешь, и сам пропадешь. Коли будет что на самой дорожке лежать, прежде чем поднять или перешагнуть — меня спрашивай. Три раза подскажу, что делать, а вот на четвертый и далее — сам угадывай, как быть. Ошибешься — пеняй на себя, моей вины в том уже не будет. Ежели невредимым до края острова дойдешь, то поднимется из воды камень, а на камне том заколдованные слова гореть будут. Коли загадку колдовства разгадаешь да нужные слова на камне напишешь — обретешь силу, а не отгадаешь — лютой смертью сгинешь!

Конечно, Женьке очень хотелось спросить, какой может быть эта «лютая смерть», но спрашивать об этом он не решился. Уж лучше пока ничего не знать. Тем более что дело вроде бы во сне происходит…

— А дальше что делать? — спросил он.

— Ежели обретешь силу и сумеешь победить нечистых до рассвета — спасешь и себя, и отца! Не успеешь — с рассветом сила твоя пропадет и нечистые тебя с собой в пекло утащат. И жизнь потеряешь, и душу свою на веки веков погубишь! Не сиди сиднем, коли решил — так вставай и иди! — поторопила Ледяница.

Женька вылез из палатки, встал лицом к кострищу, то есть к Ледянице-Студенице, и повернулся направо. Неведомо откуда в руке у Ледяницы возник платок, она взмахнула им, будто судья, дающий отмашку на финише автогонок, и прямо от Женькиных ног, через всю полянку и дальше, через кусты и лес протянулась узкая, не шире обычного полотенца, длинная и извилистая дорожка, тускло поблескивавшая в темноте серебристыми искорками.

— Ступай с богом! — напоследок сказала Ледяница, и Женька пошел вперед.

До края поляны — то есть первые десять шагов или, может быть, одиннадцать — Женька прошел вполне благополучно. И первую пару кустов, окаймлявших поляну, тоже миновал спокойно. До них еще доходил серебристый свет, который излучала Ледяница-Студеница. А вот дальше ничего, кроме тускло-серебристых искорок дорожки, путь не освещало. Зато по обе стороны от Женьки сгустилась жутковатая, почти непроглядная тьма, в которой что-то громко шуршало, шипело, попискивало и даже, кажется, шевелилось. Хотя днем, разыскивая Белую Змею, Женька уже проходил по этому месту и даже, может быть, не один раз, сейчас он почти не узнавал его. То, что Женька днем эту змею не нашел, его лишь немного успокаивало. То, что змея оказалась одним из воплощений Ледяницы-Студеницы — тоже. Больше всего Женька надеялся на то, что все происходящее ему просто снится. Если будет уж совсем страшно — проснется и все. Вместе с тем, как это ни странно, просыпаться ему не хотелось. Почему — это он бы и сам объяснить не смог бы. Он ощущал примерно то же, что тогда, когда по телевизору шел какой-нибудь фильм ужасов. Вроде бы и страшно, даже хотелось на другую программу переключиться или вовсе от телевизора убежать, но в то же время интересно досмотреть до конца, чем кончится. И Женька не переключался на другой канал и не убегал, а продолжал смотреть. Правда, если мама замечала, что Женька смотрит ужастик, то сама прогоняла его от телевизора и отправляла спать. Именно поэтому Женька всегда испытывал определенную радость от того, что ему удавалось досмотреть все ужасы до конца.

На третьем или четвертом шаге, сделанном после того, как Женька миновал кусты на краю полянки, справа от тропки в темноте загорелась пара зеленых глаз — не то кошачьих, не то волчьих, не то даже тигриных, хотя тиграм здесь вроде бы водиться не полагалось. Потом такие же глаза загорелись и слева от серебристой дорожки. Женька сделал следующий шаг, и число глаз с обеих сторон удвоилось. Еще шаг — и теперь из темноты на Женьку хищно смотрели по восемь глаз с каждой стороны.

— Р-р-р! — угрожающее рычание вырвалось сразу из нескольких невидимых Женьке пастей.

«Если это настоящие волки… — мелькнула мысль у Женьки. — На кусочки разорвут! А я даже нож с собой не взял…»

Сразу же после этого зловещие огоньки зеленых глаз заметно приблизились к серебристой тропке. Будто почуяли, что Женька их боится. А рычание стало гораздо злее и громче.

Женька почуял инстинктивное желание бежать, спрыгнуть с дорожки и взобраться на дерево, которое просматривалось в двух шагах от дорожки. Если он не поддался этому желанию, то только по одной причине — вспомнил наставления Ледяницы-Студеницы: «Иди по дорожке смело и никуда не сворачивай, чего бы тебе по сторонам в лесу ни привиделось…» И хотя страх звал его на дерево, Женька все же сделал следующий шаг вперед. Рычание мигом оборвалось, огоньки глаз погасли, а вот дорожка, по которой топал Женька, засветилась заметно поярче.

Обогнув два или три больших дерева, Женька увидел в нескольких шагах от себя лежащий поперек тропы старинный меч в красных сафьяновых ножнах, богато украшенных золотом и самоцветными камнями. Рукоять меча была увенчана огромным бриллиантом, а концы перекладины, защищающей пальцы, украшали еще два, немного меньших по размерам. Вокруг меча загадочно светился и мерцал таинственный голубовато-фиолетовый ореол.