– Нет, – он замотал головой. – Марко, это невозможно. Наверняка парень где-нибудь околачивается…

– Уильям, ты чувствуешь? – Марко повернулся к директору. – Здесь душно…

Директор цирка нахмурился и громко щелкнул пальцами.

Взрослые, явно понимая, в чем дело, взглянули вверх.

Дженни тоже посмотрела на небо.

Над цирком, закрывая облака, переливалось багровое марево.

– Чертова метка[8], – сказал, как сплюнул, Дьюла. – Доигрались.

Людвиг Ланге выдал длинную замысловатую фразу на немецком.

Директор взглянул на дрессировщика:

– Конечно, Роджер, где химеры, там и «темники». И кто этот любитель несуществующих животных?

– Брэдли – кому ты должен был отдать химеру? – Дьюла подступил к дрессировщику и схватил его за грудки.

Смотрелось это нелепо: клоун был на пять сантиметров ниже и килограммов на двадцать легче, чем дрессировщик. Но в жилистых руках Дьюлы Роджер сразу как-то обмяк.

– Вот дерьмо… – простонал Брэдли.

Клоун встряхнул еще раз.

– Да отвяжись ты, Дьюла! – гаркнул Роджер, словно приняв какое-то решение, и вырвался. – Я должен был отдать ее Фреймусу!

Над зверинцем повисла нехорошая тишина.

– Альфреду Фреймусу по прозвищу Щелкунчик? – переспросил Билл Морриган. – Главе Западного ковена Англии?

– Он купил сомура через свою «куклу», – Брэдли одернул куртку, мазнул рукой по волосам. – Когда я просек, что к чему, назад ходу не было – мы уже контракт подмахнули. Правильный контракт.

– Ты дал слово Магуса, что доставишь химеру в Британию, – продолжил Морриган. – Когда ящик поставили на английскую землю, Фреймус заявил на него права.

Дрессировщик кивнул, давая понять, что в целом ход рассуждений директора верен.

– Ночью химеру разлучили с антагонистом, который сдерживал ее силы. К утра химера пробила сейф. – Морриган звонко постучал по останкам ящика. – Но убежать не смогла из-за «кольца»[9]Магуса, которое, согласно протоколу, накладывают на стационарную стоянку.

– Зачием ета лекция? – с сильным акцентом спросил клоун. Он заметно нервничал. – Все мы знаем, как устроен Миагус. Надо решить другой вопрос. Он приедатель…

Брэдли съежился под взглядом клоуна.

– Не надо никого решать, – отчетливо проговорил Морриган. – Пока. Для начала нужно восстановить ход событий. Итак, в восемь утра сюда пришел Калеб – кормить зверей. – Морриган сделал паузу и выразительно поглядел на дрессировщика.

– Жалко пацана, – искренне вздохнул тот. – Я не хотел…

– Не хотиел?! – Дьюла взорвался. – Ты… из-за тебя мы все под ударом…

Дьюла поднял ладони со скрюченными пальцами и потянулся к Брэдли. Тот в ужасе отшатнулся.

– Спокойно! – вот теперь Билл Морриган повысил голос. – Мистер Дьюла, держите себя в руках, вы не в Трансильвании!

Дьюла издал короткий, нечеловеческий рык и прыгнул вперед, сбив дрессировщика с ног.

– Убе… уберите его! – завопил Брэдли. – Он же меня укусит! Помогите!

– Да оттащите его! – гремел голос Морригана. – Марко, что ты стоишь?! У него же припадок!

Марко торопливо отступил в сторону, нащупывая что-то в кармане. Дьюла тем временем навалился на Роджера, придавил к земле и потянулся зубами к горлу.

– Из-за тебя все это повторится! – брызгал он белой слюной. – Все как тогда, в Югославии!

Людвиг Ланге обхватил клоуна в кольцо могучих рук и рванул назад – изо всех сил, багровея лицом. На шее его вздулись жилы.

«Вот странно, – вяло подумала Дженни, – большой Людвиг и не может справиться с таким маленьким клоуном». Ее мутило. Казалось, что глаза клоуна горят желтым огнем, он хрипел, рычал и захлебывался пеной. Дженни плавно опустилась на землю: она уже не чувствовала ни ладони, ни предплечья, и жидкий огонь поднимался все выше. Сквозь сомкнутые пальцы пробивался золотой свет, и на него было куда приятней смотреть, чем на нелепые прыжки взрослых. Она еще успела заметить, как Марко кинулся в сумятицу, подсовывая Дьюле что-то под нос, а потом все смешалось и померкло.

Бледный свет и холод. Она парит. Вихрь кружит ее, вознося все выше. Холод жгучий, холод белый сжимает ее в челюстях. Ветер срывает с губ замерзшее дыхание, швыряет в пасть снежной тьмы. Белая тьма играет ею, бросает из стороны в сторону. Это тьма – метель. Дженни поднимается все выше, бешеным зверем выгибается слепая бездна внизу. Страшно глядеть туда. Чудится, кто-то плачет там внизу, бесконечно далеко, тихо и обреченно. Сердце стучит едва-едва, время тянется, как чужие слова. Она на вершине. Оказывается, вокруг еще длится день. Под ногами прозрачная полусфера, в ней – буря. А во все стороны ползет лоскутное одеяло полей, криво простеганное дорогами, а вдали город поднимает к небу трубы, вышки связи, рога антенн и ребристые спины крыш. На горизонте темная стена леса. Солнце уже зацепилось нижним краем за верхушки деревьев. Тихий летний вечер плывет над полем, на которое будто бросили гигантский стеклянный шар со снегом. Далекое стенание усиливается. В белоснежном хаосе закручивается темная спираль. Что-то несется вверх быстрее ветра, вздыбливает воздух. Все ближе и ближе, вот оно припадает к ее ногам. Пластается по прозрачной пленке, отделяющей снежную тьму от тихого летнего вечера. Смятое в беззвучном крике человеческое лицо кажется знакомым.

«По… мо… ги», – читает она движение посиневших губ, обсыпанных кристалликами льда. Она не успевает узнать лица, глаза существа вспыхивают, оно бьет – руками? крыльями? – в незримую границу, и Дженни падает, падает, падает…

Дженни распахнула глаза. У нее бешено стучало сердце. А над ней склонился Марко. Он рассматривал ее… как экспонат в музее. Совсем без родственной любви.