Выглянув из пещеры, Мария с ужасом поняла, что цокотал копытами вовсе не конь Давида, а лошади целого отряда римлян. С первыми красноватыми лучами восходящего солнца они отправились в сторону их фермы. Возглавлял отряд Савл из Тарса – она узнала его.

Мария осмотрелась в поисках какого-нибудь укрытия, но она была у подножия скалы и спрятаться было не за что. Когда Шимон оказался возле нее, римляне ее уже заметили и стремительно помчались в их сторону.

– Сколько их там? – спросил зелот, уже сидя в седле.

– Вместе с Савлом тринадцать.

– Дай мне с ними разобраться самому, – тихо проговорил он, спешиваясь.

– Только мирно, договорились?

– Как всегда, – процедил он сквозь зубы, направляясь к солдатам. Подняв руки, словно прося о пощаде, он обратился к подъезжающим: – Хвала Всевышнему, вы здесь, господа! Мы с сестрой отправились в Иерусалим праздновать Пасху, но в дороге нас застала непогода, и мы сбились с пути. Не могли бы вы указать дорогу бедным странникам?

Савл окинул Шимона взглядом и, увидев оружие на спине его лошади, недоверчиво заметил:

– Не слишком ли ты хорошо вооружен как для странствования?

– В этих местах полно разбойников.

Савл пристально посмотрел на Марию, потом снова на Шимона. Что-то тут было не так.

– Скажи своей сестре, чтобы она подошла ближе, – приказал он грубым голосом.

– Она прекрасно себя чувствует там, где стоит, – возразил Шимон.

– Тебе приказывает начальник охраны Храма, – перебил его предводитель когорты, берясь за рукоятку меча.

Но, прежде чем он успел вытащить меч из ножен, зелот уколол его своим кинжалом между ног.

– На человеческом теле есть много слабых точек, и римские доспехи не в состоянии защитить человека полностью, когда он сидит верхом на лошади. Скажи-ка, легионер, какой частью мозга ты предпочитаешь пользоваться в жизни: верхней или нижней?

Офицер имел несчастье контратаковать. Шимон вспорол ему мошонку, перерезав при этом бедренную артерию.

– Судя по всему, ни той, ни другой, – заключил он.

Левой рукой он выхватил меч своей жертвы и разрубил им всадника, бросившегося на него. Лезвие прошлось от горла до конца оплечья. И тогда зелот кинулся в самую гущу свалки, изрыгая оскорбления, размахивая мечом налево и направо, уклоняясь от ударов и калеча ноги лошадей. Ржание животных смешалось с лязгом оружия. Всадники стали отступать, как стадо баранов.

Напуганный этими зверскими сценами, Савл натянул поводья и, оставив своих подчиненных, поскакал к Марии, перекрыв ей путь к отступлению и заставив ее лошадь крутиться на месте.

– Ты – Мария из Магдалы! – прокричал ей главный стражник, подъезжая к ней.

Обезумев, избранная ученица соскользнула с седла и бросилась бежать к Шимону. Один из всадников преградил ей путь и уже хотел было ее схватить, но в это время чья-то стрела, выпущенная неизвестно откуда, проломила ему нос.

Беглянка обернулась, чтобы узнать, кто ее спас, и увидела Лонгина. Палач Иешуа не только не хотел им навредить, но, наоборот, пришел на помощь. Он выпустил еще одну стрелу в римлян и бросился во весь опор к дерущимся, на выручку Шимону. Раненный в плечо зелот продолжал сражаться, но обрадовался такому подкреплению:

– Я тебе оставил несколько воинов, братишка.

Лонгин одновременно орудовал двумя спатами[18], нанося удар за ударом и заставляя противников отступать или даже падать на землю.

Воспользовавшись тем, что защитники Марии были заняты римскими стражниками, Савл пришпорил коня и поскакал к ней с копьем наперевес. Загнанная в ловушку женщина, отступая, споткнулась о чей-то труп и упала навзничь. Первое, что ей инстинктивно захотелось сделать, – это забрать свой мешок, но, увидев, что ее вот-вот растопчут копыта лошади главного стражника, она смогла лишь схватить копье и вонзить его в грудь скакуна. От такого резкого и сильного удара Савл вылетел из седла, но Марии не удалось вовремя отскочить в сторону, и лошадь навалилась на нее всем своим весом.

Шимон и Лонгин уже добивали своих противников, боровшихся за жизнь, когда сзади подскочил еще один римлянин и вонзил в спину зелоту копье, которое насквозь проткнуло несчастного и пригвоздило его к земле. Шимон поднял глаза на Лонгина и, захлебываясь кровью, пробормотал:

– Мария… спаси ее, братишка.

С этого момента началась настоящая резня. Взбешенный центурион безжалостно добивал оставшихся в живых. Он с такой жестокостью орудовал своим мечом, что у одних отлетали руки или ноги, а у других головы.

Воспользовавшись неразберихой, Савл схватил мешок Марии, вскочил на блуждавшего поблизости чужого коня и поскакал во весь дух. Тяжело дыша, Лонгин достал очередную стрелу и прицелился в удирающего.

Глухой щелк тетивы прозвучал как приговор.

Стрела пронзила левое плечо тарсийца, и он упал на загривок лошади, однако не свалился с нее.

Лонгина уже не интересовала эта мишень, он отправился осматривать место побоища в поисках Марии, но увидел только умирающих лошадей и корчащихся в предсмертных муках солдат. Сама мысль, что избранная ученица может быть в их числе, ввергла его в оцепенение. Он сделал глубокий вдох, затаил дыхание и…

И внезапно увидел ее, приваленную лошадью, каждое движение которой усиливало ее страдания. Грудная клетка женщины была продавлена и залита кровью. Превозмогая приступ тошноты, он ускорил шаг и добил животное, чтобы облегчить участь раненой женщины. Он попытался вытащить ее из-под лошадиной туши, но Мария остановила его.

– Подойди ко мне, центурион, – прохрипела она. – Мне уже… недолго…

Кровь стала вытекать у нее изо рта на подбородок. Лонгин опустился перед ней на колени, Мария взяла его измазанные кровью руки в свои ладони и пробормотала:

– Ты… пришел… ко мне… за прощением, не так ли?

Воин утвердительно кивнул, мучаясь от угрызений совести.

– Я… прощаю тебя… при одном условии, – едва выговаривала она. – Мой сын, Давид… Ты должен его увести…

У нее начались спазмы. Она стала биться в конвульсиях, но попыталась закончить фразу. Однако дальнейшие ее слова были уже беззвучны. Лонгин наклонился к умирающей и приложил ухо к ее устам, чтобы разобрать ее последние слова.

На последнем издыхании Мария прошептала то, что потрясло центуриона.

Иерусалим, Иудея

Легкий ветерок, дувший на восходе солнца над Палестиной, в долине Еннома, казалось, просил прощения за бурю, разыгравшуюся ночью. Сидя верхом на верблюде, Давид медленно двигался по дороге, ведущей в Святой город. Перед юношей открывался вид на мрачные укрепления Иерусалима, его пугающие крепостные стены рыжеватого цвета, украшенные зубцами, и неприступные башни. В это мгновение он вовсе не думал о том, что мать его накажет за то, что он сбежал из дому. Чувства, охватившие его при виде сотни тысяч паломников, стекавшихся, как и он, в город его мечты, возносили юношу на вершину блаженства.