Именно во время отсутствия этого сеньора Якоб ван Артевелде приобрел такую большую власть, что, глядя на него, можно было бы подумать, будто он владетельный сюзерен Фландрии. В самом деле, это он, как мы уже знаем, отправил посланника к королю Эдуарду с поручением добиться вывоза английской шерсти, главной статьи в торговле ганзейских городов, и посему, мы уже об этом рассказывали, Эдуард, поняв с быстротой гения, какую огромную выгоду он сможет извлечь из старой ненависти, которую еще питали друг к другу Филипп де Валуа и Фландрия, не пренебрег вести переговоры с пивоваром Артевелде как равный с равным.

Теперь, пренебрегая скукой, что всегда вызывает событийная история и хронология, лишенные подробностей, мы посвящаем половину этой главы рассказу о том, какие события вознесли пивовара Артевелде на ту ступень власти, где он стоял, и поэтому не будем удивляться, увидев, как он выходит из зала магистрата (в нем представители ремесленных цехов обычно обсуждали дела города и провинции) в окружении свиты, составившей бы честь владетельному принцу. Едва он показался на пороге зала — чтобы выйти на улицу, ему еще надо было пройти через двор, — как два десятка вооруженных палками слуг бросились вперед, прокладывая ему дорогу в толпе простолюдинов, всегда скапливающихся в тех местах, где он должен был появиться. Подойдя к воротам, где множество пажей и оруженосцев держали под уздцы лошадей, он приблизился к своей лошади, умело подобрал поводья и вскочил в седло с большей легкостью, чем можно было бы ожидать от человека его положения, полноты и возраста. Справа от него ехал на великолепном боевом коне, достойном везти столь знатного и столь могущественного рыцаря, маркиз Юлих, сын того Вильгельма Юлихского, который в сражении при Монс-ан-Певеле проник в шатер Филиппа Красивого, а слева на коне для парадных выездов (мягкий ход коня указывал на его предназначение) восседал брат маркиза, мессир Вальран, архиепископ Кёльнский; позади них следовали сир де Фокемон и отважный рыцарь, коего звали Куртрейцем, ибо происходил он из города Куртре и даже был более известен под этим именем, нежели под своим родовым именем Сигер. Наконец, вслед за названными нами двумя благородными господами двигались толпой, без различия званий, представители славных городов Фландрии и старшины цехов.

Этот кортеж был таким многолюдным, что никто и не заметил, как на углу улицы к нему присоединились два новых лица; то ли вновь прибывшие из любопытства желали оказаться поближе к Якобу ван Артевелде, то ли сочли, что их положение в обществе позволяет им занять подобное место, но им удалось очень ловко вклиниться сразу же за сиром де Фокемоном и Куртрейцем. Так они ехали вслед за ними примерно с четверть часа; потом голова колонны остановилась перед домом в несколько этажей: он одновременно был и мастерскими и дворцом; все спешились, слуги забрали лошадей, коих отвели в большие сараи, предназначенные служить приютом для четвероногих. Это был дом Якоба ван Артевелде; обернувшись, чтобы пригласить сопровождавших его людей, пивовар заметил вновь прибывших.

— Ах, это вы, метр Гергард! — громко воскликнул Артевелде. — Добро пожаловать! Я сожалею, что вы опоздали всего на несколько часов и не успели присоединиться к нам. Вы стали бы свидетелем принятого нами решения, гарантирующего славным городам Фландрии свободу торговли с Венецией и Родосом, решения, в осуществлении которого мессир Юлих и его брат, преосвященство архиепископ Кёльнский, могут оказать и окажут нам столь великую помощь не только на всем пространстве их земельных владений, что раскинулись от Дюссельдорфа до Ахена но еще и тем влиянием, какое они имеют на других сеньоров — их родственников и друзей, — среди коих надлежит числить и августейшего императора Римского — Людвига Четвертого Баварского. Я уверен, что вам доставило бы удовольствие видеть, с каким желанием и каким единодушием славные наши города передали мне всю ту власть, что принадлежала Людовику Фландрскому перед бегством его к родственнику, королю Франции.

Потом, подойдя к Гергарду Дени и отведя его в сторону, тихо прибавил:

— Ну что, дорогой мой Дени, какие вести привез ты из Англии? Встретился ли с королем Эдуардом? Не расположен ли он снять введенный им запрет? Будем ли мы получать его шерсть из Уэльского края и его кожи из графства Йоркшир? Отвечай шепотом и так, как будто мы болтаем о пустяках.

— Я исправно исполнил все твои наказы, Жакмар, — ответил старшина цеха ткачей, намеренно обращаясь к Артевелде на «ты» и называя тем именем, каким называли Якоба близкие ему люди. — Я встречался с королем Англии, и его так поразили наблюдения, какие я передал ему от твоего имени, что он посылает к нам одного из самых преданных своих людей, чтобы напрямую договориться об этом деле с тобой, желая вести дела только с тобой, и он прекрасно понимает, что к другим обращаться бесполезно, ибо чего хочешь ты, того желает и Фландрия.

— И, клянусь честью, он прав! Но где его посланец?

— Вон, видишь высокого молодого человека, полушатена, полурыжего: он стоит на той стороне улицы, прислонившись к колонне, и играет со своим соколом, словно барон Империи или пэр Франции. По-моему, да простит меня Бог, все англичане считают себя потомками Вильгельма Завоевателя.

— Неважно, надо льстить их тщеславию. Пригласи от моего имени этого молодого человека на ужин, что я даю в честь архиепископа Кёльнского, маркиза Юлиха и представителей славных городов Фландрии. Посади его за стол на такое место, чтобы его самолюбие было польщено, но так, чтобы он не был слишком на виду, между Куртрейцем — он ведь рыцарь — и собой, старшиной цеха. Проследи, чтоб он не оказался рядом со мной, не вызывай догадок о значительности его особы, но устрой так, чтоб он сидел слишком далеко от меня, дабы я мог получше к нему приглядеться. Посоветуй ему ни слова не говорить о его миссии, подливай ему вина. Я поговорю с ним после ужина.

Гергард Дени понимающе кивнул и поспешил передать Уолтеру приглашение пивовара; молодой рыцарь воспринял его как любезность, рассчитывать на которую ему давал право его титул, заняв между Куртрейцем и старшиной ткачей место, предназначенное ему Артевелде.

Гостей было почти так же много, а ужин сервирован столь же богато, как и ужин в Вестминстерском дворце, описанием которого началась наша хроника; прислуга была так же многочисленна; от такого же изобилия чеканной серебряной посуды, дорогих пенистых вин и пива ломились столы; только пирующие выглядели иначе, ибо, за исключением маркиза Юлиха и архиепископа Кёльнского, сидящих во главе высокого стола по обе стороны от Артевелде, сира де Фокемона и Куртрейца, восседающих напротив, все остальные принадлежали к простым горожанам, избранным представителями, или к старшинам цехов; поэтому они в порядке иерархии были рассажены вокруг стола пониже, приставленного к столу для почетных гостей. Уолтер же так бесцеремонно оттеснил своего соседа, что занял место среди сеньоров, тогда как Гергард Дени сидел первым среди гостей, пировавших за вторым столом: таким образом Уолтер оказался почти прямо против Артевелде и, пользуясь той мерой предосторожности, которую предусмотрел для себя пивовар, мог спокойно его разглядывать.

Пивовару было примерно лет сорок пять — сорок восемь, он был среднего роста и начал уже полнеть. Волосы у него были подстрижены каре, и, по обыкновению тогдашних дворян, он носил бороду и усы. Хотя его лицо казалось добродушным, изредка в его быстро брошенном взгляде проскальзывал проблеск хитрости, сразу же скрадывавшейся общим благодушным выражением его физиономии. Кстати, одет он был с пышностью, позволительной человеку его положения, и носил короткий кафтан из коричневого сукна, отороченного черно-бурым лисьим мехом и украшенного серебряной вышивкой (золото, беличий и горностаевый меха, бархат имели право носить только рыцари).