неизменно превращало в бандитские разборки, похищения и преступления, куда, по своей неопытности, наверняка попал ее муж.

Однажды Пашка пропал на несколько дней, пропал внезапно и неизвестно куда, телефон не отвечал, и что делать Катерина не представляла. Она почти не спала, вслушиваясь в хлопанье подъездной двери, часами стояла у окна, вглядываясь в бредущие неуверенной походкой по ночной пустынной улице одинокие фигуры, слезы сами текли по щекам, и она нашептывала молитвы собственного сочинения о спасении Пашкиных души и тела.

На пятый день Пашкиного исчезновения обезумевшая от тревоги Екатерина отправилась к тете в надежде получить совет и утешение. А еще она собиралась в полицию, чтобы заявить о пропаже человека, и хотела попросить тетю пойти вместе.

Но поддержки она не нашла. «Подумаешь, пропал, — фыркнула тетя, — найдется!».

Тогда Катерина попробовала разделить свое беспокойство с Дарием, забежавшим к тете после школы перекусить. Реакция Дария оказалась неожиданной — злым, срывающимся голосом он выдал целую тираду о ее с Пашкой отношениях, обозвав Пашку «тупым эгоистом», а ее «полной дурой». «Да чтоб он совсем пропал, — орал Дарий уже в дверях, — тогда, может быть, ты раскроешь свои глаза!». Громко хлопнув дверью, Дарий ушел, так и не притронувшись к супу, остывающему на столе.

Ошеломленная Екатерина переводила взгляд с полной тарелки на тетю и не знала, что сказать. Тетя лишь пожала плечами и никак не прокомментировала случившееся, и Катерине оставалось только уйти — без поддержки, без утешения, без понимания.

Муж вернулся тем же вечером, довольный и отдохнувший. «Да мы с Лехой на охоту ездили, оттянулись по полной», — весело пояснил он.

На вопрос, почему не предупредил, Пашка удивленно ответил: «Ты что, совсем ку-ку? Какие телефоны на охоте? Да он у меня и разрядился почти сразу. Я его где, по-твоему, заряжать должен был? Ну ты вообще, Катька, даешь!».

Про охотничьи трофеи Катерина благоразумно решила не выяснять. А обижаться на Пашку она не хотела, да и не умела.

Правда, остался осадок от Дариевой сердитой вспышки и его, сказанной с таким чувством, «дуры». Дарий стал Катерину избегать, а когда она попыталась поговорить об этом с тетей, та с несвойственной ей резкостью упрекнула: «Сама виновата — раз живешь с таким мужем, то и не жалуйся! Терпишь такое отношение, вот и терпи, не ной. Хочешь стоять у окна ночами и плакать, стой и плачь, а не ябедничай. А не нравится — уходи!».

Катерина понимала — тетя права, поэтому с того момента на мужа сетовать перестала, про их жизнь не рассказывала, тем более что тетя и не интересовалась. Обсуждать Пашку могла только с Люськой, верная подруга всегда находила ободряющие слова, но заканчивала все разговоры так же, как и тетя: «Не нравится — уходи!».

С Дарием помирились через три месяца, за которые Катерина успела понять, как много он значит для нее — ее друг, ее младший брат, ее единомышленник, ее человек.

Она и от Пашки ушла из-за Дария, вернее, в результате одной ситуации.

Был день ее рождения — 40 лет, круглая дата.

Утром муж отечески поцеловал в лоб:

— Поздравляю! Ну что, сорок лет — бабий век! Не празднуют, да и не до подарка мне было — дела.

История с подарками повторялась последние несколько лет — Пашка их попросту не дарил. Она и обижалась, и ругалась, даже скандалила:

— Паша! Мой день рождения случается раз в год, каждый год и, заметь, всегда в один и тот же день! Ты же ждешь от меня подарка в свой день рождения?

Муж кивал — к собственным праздникам он относился с уважением, подарки выбирал загодя и информировал о желаемом без стеснения.

— Вот и я, — кричала Катерина, — я тоже хочу поздравлений и сюрпризов!

Пашка виновато опускал глаза и переводил некую сумму жене на карту: «Ну, купи себе чего-нибудь от меня».

Но сегодня Катерина ждала от мужа хотя бы букета — ведь, как-никак, у нее юбилей. Пашкино сорокалетие в прошлом году отметили с размахом, разве что цыган с медведями не приглашали. Ей, конечно, такие масштабы не нужны — незачем, да и звать особо некого, поэтому она забронировала столик на двоих в хорошем ресторане с видом на реку. А на работе взяла отгул, чтоб спокойно сходить на маникюр и укладку.

— Какой столик? — чуть не поперхнулся кофе Пашка. — Кать, ты чего? Какой ресторан?

— «Адмирал», столик с видом на реку, — хвастливо ответила Катерина. — Я уже залог оставила, так что не отвертишься, — и она, решив не обижаться на неподаренный букет, потрепала непослушные Пашкины вихры. — Напьемся сегодня, все-таки сорок лет бывает раз в жизни! — чуть ли не мечтательно добавила она.

— Кать, какой столик? — изумленно переспросил муж. — Ты что, забыла?!

Катерина недоуменно уставилась на Пашку, не понимая, о чем она могла забыть. И вдруг на сердце потеплело — муж что-то придумал! Хочет как-то особенно ее поздравить! Наверное, предупреждал, чтоб она ничего не планировала, а у нее и вылетело из головы.

Наверняка что-то пафосное — Паша любил эффекты. Ей вспомнилось, как показывают поздравления с днем рождения в фильмах: героиня, которой никто не звонил целый день, грустно приходит домой, открывает дверь и вдруг зажигается свет и все ее друзья, которые собрались заранее, громко кричат «Happy birthday!», хлопают хлопушками и шампанским, обнимают и целуют. Короче, сюрприз. И Пашка вполне мог это устроить. «Вот только, — подумалось Катерине, — незадача. Она же взяла отгул, а если она будет дома, то как друзья незаметно проникнут в квартиру?».

Из приятной задумчивости Катерину вывел мужнин голос.

— Ты фто, — говорил он, дожевывая бутерброд, из-за чего слова звучали невнятно, — жабыла? Эх, ты, беспамятная, — проглотив хлеб с колбасой уже четко произнес Пашка, — сегодня ж Лехина дочь замуж выходит! Свадьба! Один раз, между прочим, бывает! Это тебе не день рождения — каждый год.

Муж клюнул Катерину в щеку и отправился собираться, чтобы ехать по делам.

— Как считаешь, тридцатки хватит на подарок? — кричал он из спальни, где стоял шкаф с одеждой и, не дожидаясь ответа, продолжил. — Не, тридцать мало, подарю пятьдесят, все-таки лучший друг единственную дочь замуж выдает!

Выходя из дома, муж строго посмотрел на Катерину:

— Заеду за тобой в пять! Чтоб была готова, нам еще по пробкам ехать, а опаздывать нельзя! Это ж Леха, корефан мой! Запомнила? Ровно в семнадцать ноль-ноль! А то знаю я тебя, блаженную, никогда на часы не смотришь. Эх ты, сорок лет — бабий век! — уже из лифта почти прокричал он.