– Все молодцы, действовали грамотно и четко. Степе – особая благодарность: вовремя нас прикрыл своей пальбой, когда мы на обрыв взбирались.

– Да ладно, Михась. – Степа чуть поморщился от боли и непроизвольно дотронулся рукой до повязки на раненом плече. – Подвел я вас, завалился в самом начале боя… А с вервольфами я не далее как вчера утром повстречался, во время разведки. Учуяли они нас с Ваняткой, незнамо как, погоню устроили. Но мы, слава Богу, оторвались!

Степа перекрестился здоровой рукой.

– Чую я, что не раз еще за время осады нам с ними дело иметь придется, – задумчиво произнес Михась. – Опасные противники. Как, впрочем, и большинство ландскнехтов и рейтаров в королевском войске. Да и шляхетская рыцарская конница – тоже не подарок. Особенно личная гвардия короля Стефана, гусары по-ихнему. Мы-то люди привычные, а вот нашим казакам и стрельцам тяжело придется. Они все больше с ордынцами да с ливонцами привыкли воевать. А теперь лучшие войска со всей Европы на нас ополчились.

– Ничего, командир, прорвемся! – откликнулся Тема любимым присловьем леших.

Челн миновал очередную излучину и вылетел на плес, за которым открылась величественная панорама Пскова. Город, как изготовившийся к схватке боец, застыл строго и сурово среди дымов своих сожженных посадов.

На рассвете, проводив Михася с бойцами и другие разведотряды на вылазку по уничтожению плавсредств в окрестностях Пскова, Разик вместе с дьяком государева пушечного приказа Терентием Лихачевым явился в Кром, на княжеский двор. Олежа и подчиненная ему команда артиллеристов и инженеров из Лесного стана уже находились там, возле своих орудий с зачехленными стволами. Олежа отправил на отдых бойцов, простоявших всю ночь в карауле возле орудий, и теперь расхаживал по двору взад-вперед, поджидая начальство. Остальные дружинники расположились тут же, на травке, мудро полагая, что повоевать они еще успеют, а вот полежать лишние полчаса – вряд ли. Только оружейных дел мастер Губан сидел, привалившись спиной к пушечному лафету, и, по обыкновению, что-то чертил на гладкой белой дощечке черным грифельком.

При виде Разика и дьяка Олежа подал команду «смирно!», побежал им навстречу с докладом. Выслушав доклад и поприветствовав бойцов, Разик приказал им выстроить оцепление в десяти шагах вокруг орудий, а сам с дьяком подошел к одной из пушек, положил руку на ствол:

– Сейчас, Терентий, мы покажем тебе кое-что из наших новейших изделий, о которых никто пока не ведает. Но вначале необходимы некие пояснения.

Разик повернулся было к Губану, который, собственно, и был автором замечательного изобретения, но вовремя передумал. Губан был чрезвычайно талантливый инженер и ученый, пожалуй, даже гениальный. Однако у него была одна особенность. Беседуя с кем угодно на свои профессиональные темы, Губан не умел разговаривать человеческим голосом. Он либо орал, размахивая руками и совершенно не стесняясь в выражениях, либо бормотал себе под нос что-то невразумительное. Поэтому Разик решил не подвергать дьяка, не знакомого с особенностями губановской речи, неизбежному умственному потрясению, а поручил объяснения Олеже, ставшему недавно главным артиллеристом поморской дружины.

– Как ты знаешь, господин государев дьяк, – почтительно начал свою речь Олежа, наслышанный о заслугах и опыте Терентия в оружейном деле, – при выстреле из орудия в стволе образуется пороховой нагар. Нагар этот стараются удалить, прочищая орудие перед каждым новым выстрелом. Но самую нижнюю плотную часть нагара все равно снять невозможно, и при длительном использовании этот слой в стволе нарастает.

– Знаю, конечно! – ласково кивнул дьяк своему молодому коллеге, который явно смущался, беседуя со столь высоким начальством. – От нагара калибр орудия уменьшается, прежние ядра к нему уже не подходят, нужно подбирать меньшие. Но изготовление больших наборов подкалиберных ядер – дело практически невозможное. Да и все равно дальность и точность стрельбы снижается.

– Вот мы у себя, то есть, в северной вотчине боярина Ропши, попытались против неисправности сей особые меры принять, – продолжил Олежа, ободренный доброжелательным отношением Терентия. – И выточили в стволе орудия продольные нарезы, чтобы пороховой нагар скапливался в них и не уменьшал калибр.

С этими словами Олежа, осмотревшись по сторонам, и убедившись, что посторонних за оцеплением рядом с орудиями нет, снял со ствола пушки чехол. Терентий с любопытством заглянул в дуло и увидел там дюжину радиально расположенных параллельных нарезов глубиной в десятую часть гривенка.

– Молодцы, – вежливо похвалил дружинников дьяк, но в его голосе явственно звучало сомнение. – Но ведь при выстреле пороховой дух будет истекать из ствола по нарезам, и сила выстрела упадет!

– Никак нет! – поспешно ответил Олежа. – Мы нарезы в стволе произвели по спирали, и если ядро при заряжании плотно забить, оно заполнит нарезы, и сила выстрела остается прежней. Мы провели испытания, составили таблицу дальности и рассеивания.

Олежа расстегнул верхние крючки кафтана, засунул руку за пазуху, достал квадратный замшевый кошель, вынул из него сложенный вчетверо лист плотной бумаги, развернул, протянул дьяку. Терентий взял бумагу, принялся внимательно изучать записи и столбики цифирей. Постепенно выражение недоверия на его лице сменилось крайним изумлением. Дьяк оторвал взгляд от бумаги, растерянно взглянул на Олежу и Разика и вновь принялся перечитывать таблицу, словно не веря своим глазам. Лешие понимающе молчали, не мешая ему. Наконец, Терентий обрел дар речи:

– Что… Что это? Неужели, правда? Но как? Почему?! – воскликнул он.

– Это правда, Терентий, – подтвердил Разик. – Дальность стрельбы возросла, при этом точность увеличилась более чем в два раза. Олежа, поясни.

Олежа охотно продолжил свой рассказ:

– Мы пришли к выводу, что наблюдаемое двукратное снижение рассеивания, то есть повышение дальности и точности стрельбы из орудий с нарезным стволом, вызвано тем, что ядро, двигаясь во время выстрела по стволу со спиральными нарезами, приобретает вращательное движение. Далее, в полете, оно из-за этого вращательного движения получает дополнительную устойчивость на траектории, подобно тому, как детский волчок, крутясь, твердо стоит на полу. По такому же принципу, судя по старинным греческим книгам, метали диск греческие атлеты. Чем сильнее закручивали они его во время броска, тем дальше он летел. Вращающееся ядро, обладая соответствующей инерцией, меньше сносится ветром, лучше преодолевает сопротивление воздуха. Вот так, решая задачу уменьшения нагара в стволе, мы открыли совершенно новый способ стрельбы. Это все сделал наш умелец, инженер Губан.

Губан по-прежнему скромно сидел в сторонке, уткнувшись в чертеж, будто бы беседа его не касалась. Вероятно, он был так увлечен какой-то очередной новой идеей, что не обращал внимания на окружающую действительность.

Терентий некоторое время потрясенно молчал, пытаясь осмыслить все услышанное. Затем он глубоко вздохнул, тряхнул головой и воскликнул:

– Ну, братцы, что ж мы с вами стоим? Будем немедля нарезать все псковские пушки!