Для Кирилла с детства существовала одна простая формула: государство – залог стабильности. Это не обсуждалось даже с самим собой. Человек, приученный с семилетнего возраста подчиняться приказу, должен верить во что-то. Пусть эта вера слепа и глуха, но без нее жить невозможно.

После Таджикистана вера в государство дала глубокую трещину. Потом была Москва, октябрь 1993-го. Капитан Петров служил в спецназе «Омега».

История штурма Белого дома пережевана журналистами, политологами и аналитиками до состояния жидкой каши, совершенно несъедобной и дурно пахнущей. Очевидцев тысячи, участников десятки. Все видели своими глазами, как развивались события, но почти никто ничего не понял. Не понимает и до сих пор. Впрочем, октябрь девяносто третьего – не первый и не последний всплеск российского исторического абсурда. Псиполитическая смута втянула в свою воронку немеренные силы. Спецназовцам был отдан приказ стрелять по Белому дому, то есть палить из пушек по воробьям, которые не хотели улетать от привычной кормушки, терять власть и деньги. Бедные перепуганные птахи наполняли эфир истерическим матерным чириканьем, вздыбливали серые перышки, захлебывались паникой. Кому-то было страшно, кому-то интересно и даже смешно. И никому не было стыдно. Никому, кроме офицеров спецназа.

Мерзейшее чувство – стыд за того, кто отдает тебе приказ. Стыд за государство, в которое ты приучен свято верить.

Не дождавшись майорских погон, Кирилл написал рапорт об увольнении. Также поступили многие его сослуживцы. Они могли терпеть боль, голод, холод, бессонные ночи, что угодно. Но стыда не стерпели.

В Чечню он ушел капитаном.

Когда-то у него были две несовместимые цели: стать генералом и жениться на рождественской девочке. От первой он отказался легко и без всякого сожаления. От второй отказываться не собирался.

Впрочем, сейчас надо было бежать в аптеку. Бабушку нельзя было оставлять одну надолго.

* * *

Приближался Новый год, а Вика не знала, где и с кем его встречать. Она пребывала в какой-то странной летаргии и все не могла проснуться. Или не хотела.

Михо предлагал тридцатого числа слетать во Владик, а второго вернуться. Первый этап лечения прошел отлично, профессор отпускал его на праздники домой. Но Вика представила себе шикарный закрытый клуб, бандитские рожи, гогот и мат, дорогих девок в вечерних туалетах. Все как в прошлом году и в позапрошлом. Надоело. И она сказала мужу, что мама очень просила ее провести праздник вместе. Она плохо себя чувствует, ей одиноко.

Михо обиделся, но возражать не стал.

Мама на самом деле ни о чем ее не просила. Чувствовала себя отлично и не страдала от одиночества. Вдова Циркача давно бросила пить, привела в порядок лицо, сделала еще несколько операций и выглядела как Викина ровесница. У нее был роман с каким-то молодым хлыщом, и Новый год она встречала с ним вдвоем на даче.

Имелись еще варианты. Компания бывших сокурсников собиралась в ресторане Дома кино. Кто-то звал за город, в дом отдыха, кто-то просто в гости. У Вики было много знакомых, друзей, подруг, но почему-то никого ей сейчас не хотелось видеть.

Кажется, за ней уже не следили. Во всяком случае, чувство опасности ушло. Или она просто устала от постоянного напряжения? Она знала, что чеченцы собираются убить Михо, как убили Коваля. Впрочем, об этом знал весь Владивосток. Единственный выход – уехать куда-нибудь очень далеко, в Канаду или в Австралию. Но для Михо отъезд за границу означал полную и безоговорочную капитуляцию. Он не собирался отдавать чеченцам власть в Приморье без боя. Он готов был объявить им войну, как только вылечит глаза. У него было для этого достаточно сил и средств. Он мог попросить о помощи своих коллег, высокопоставленных уголовников, чиновников, силовиков. У него имелись свои люди во властных структурах. Главное, чтобы его не убили здесь и сейчас. В Москве им это сделать удобней.

Но обо всем об этом она думала вяло, словно сквозь дымку.

Наверное, она переживала какой-то возрастной кризис. Ей исполнилось тридцать шесть лет. Она была замужем за богатым и влиятельным человеком, ни в чем не нуждалась, но мужа своего не любила. Ее удерживали с ним рядом благодарность, уважение, иногда жалость, наконец, просто деньги, но только не любовь. Она понимала, что если бы она по-настоящему любила Михо, он давно бы ее бросил. Ему требовалась не женщина, а вечный бой за нее.

По профессии Вика была актрисой театра и кино. Снялась в нескольких дурацких фильмах, в рекламных роликах банка, который вскоре лопнул. На Приморском телевидении вела еженедельную утреннюю программу, во Владивостоке организовала театральную студию для детей-сирот, иногда сама вела там актерское мастерство и ставила сказочные спектакли.

До одури ей хотелось ребенка. Уходили последние годы, когда она могла нормально родить. Но муж ее был стерилен. Если бы он не знал этого, она, возможно, нашла бы способ его обмануть. Хотя на самом деле ей просто надо было с ним расстаться. Она все отчетливей понимала, что Михо не ее мужчина, она проживает чью-то чужую жизнь и теряет свою собственную. Деньги, шмотки, шикарные машины, отдых в Ницце и на Майами в пятизвездочных отелях – все это, конечно, замечательно, и миллионы женщин ни за что не поняли бы Вику, сказали бы, что она дура и с жиру бесится. Честно говоря, она и сама себя не понимала.

Предновогодняя Москва взрывалась петардами, сверкала витринами и рекламными огнями, тонула в грязных сугробах у обочин, ковыляла по ледяной бежевой каше, ломала каблуки и ноги, пахла мандаринами, духами, бензином, перегаром, продрогшими бомжами. Вика оставила машину на платной стоянке неподалеку от метро «Арбатская». Она собиралась пройти по магазинам, купить подарки Михо, маме, кому-то из друзей. Она так и не решила, где встретит Новый год, но на всякий случай хотела купить себе платье и туфли.

Поход по магазинам – отличное средство от депрессии, особенно если есть деньги и можно ни в чем себе не отказывать. Вика ныряла в самые дорогие бутики, где не было толпы, продавцы здоровались, улыбались, предлагали чашечку кофе и рассыпались бисером. Для Михо она выбрала шикарный портсигар от Дюпон, из крокодиловой кожи, с золотой отделкой. Маме – крошечные золотые часики от Картье. Накупила дорогой косметики, нанюхалась духов, перемерила десяток вечерних туалетов и остановила свой выбор на узком длинном платье от Диор из тугого алого шелка, с открытыми плечами. К нему подобрала туфельки и сумку.

– Когда женщина покупает что-то красное, это значит, что она готова к переменам в жизни, – сказала ей молоденькая манерная продавщица и сладко улыбнулась.

Напоследок Вика посидела в кафе торгового центра, выпила кофе и свежего ананасового сока, уговаривая себя, что все отлично, лучше не бывает. И не надо ей никаких перемен в жизни. Что за глупости?

Слегка усталая, оглушенная примерками, ароматами, щебетом продавщиц, нагруженная легкими пакетами из плотной шелковистой бумаги и почти счастливая, она отправилась к машине.

В арбатском переходе на лестнице продавали котят, щенков, черепах, морских свинок. Ступени были скользкими, Вика осторожно ступала на своих шпильках и не смотрела по сторонам.