Усталость Валентины усугублялась необходимостью проводить долгие и холодные ночные часы на каменной скамье у тропинки в саду. С той самой ночи, когда сарацин впервые проскользнул в покои королевы, девушке так и не удавалось выспаться. Пять ночей подряд султан Джакарда появлялся с вызывающей улыбкой на устах и вел себя, словно близкий друг.

При первых лучах зари ему приходилось прерывать свидание и следовать за Валентиной, провожавшей его к двери ограды, и каждую ночь он пытался обнять ее и прильнуть к устам, но каждый раз придворная дама уклонялась, отвергая ухаживания под предлогом, что от султана пахнет духами королевы.

Молчаливая, с плотно сжатыми губами, провожала Валентина дерзкого сарацина в жадные объятия Беренгарии и утром отправляла прочь – до следующей встречи.

– Валентина! – послышался резкий окрик. Последние две ночи сарацин не объявлялся, и потому королева пребывала в злобном расположении духа.

– Валентина! – снова крикнула Беренгария. Придворная дама откликнулась и поспешила в покои королевы.

– Да, Ваше Величество.

Беренгария растянулась на низком диванчике, созерцая розовые пальчики на своих ножках. Высокие окна, украшенные ажурными решетками, были распахнуты, и сладкий запах цветов проникал в круглую комнату.

– Я хочу, чтобы ты нашла Паксона и выяснила, почему он пренебрегал мною в последние две ночи. Отыщи его и передай: королева Англии желает его видеть, – голос Беренгарии, едва слышный, был пронизан отчаянием.

– Моя королева, – посочувствовала ей Валентина, – может, он выполняет какое-нибудь поручение Саладина?

– Если бы дело обстояло именно так, я бы знала об этом. Он сказал бы мне! – Беренгария вскочила с дивана и принялась мерить шагами комнату, нервно заламывая руки.

Ее глаза внезапно потемнели.

– А где ты провела эти две последние ночи? Почему ты кажешься такой измученной?

– Ваше Величество, неужели вы забыли, что приказали мне сторожить у дверцы сада, не появится ли сарацин?

Глаза Беренгарии сузились еще больше.

– Я думаю, – ядовито произнесла она, – что это ты отбила у меня красавца-султана и валялась с ним в постели последние две ночи. Вот почему у тебя такой усталый вид! Это правда, Валентина? – спросила королева.

– Конечно же, неправда! Как ты можешь подумать обо мне такое, Гария?

– Не надейся, что я глупа! В последнее время объятия султана стали не слишком уж горячими. Может, он начал посматривать на кого другого?

Если я когда-нибудь узнаю, что ты украла его у меня, то голова твоя расстанется с телом. Он мой! Мой! Понятно?

– Гария, ты устраиваешь много шума, не имея к тому ни малейшего повода, – попыталась ласково успокоить ее Валентина.

Когда Беренгария находилась во взбудораженном состоянии, ее самая доверенная придворная дама начинала страшиться, что подтверждаются подозрения королевского двора насчет душевной болезни королевы. Было хорошо известно, что мать Беренгарии зачала дочь в один из редких моментов просветления, но родила – в тисках безумия. Все, кто был тесно связан с королевским домом Наварры, внимательно следили за сумасбродными выходками миловидной Беренгарии. Не осталась незамеченной необычность ее поведения и при дворе английского короля.

– Скорее всего, отсутствие Паксона в конце концов объяснится, как я и предположила, необходимостью выполнить какое-то поручение, – успокаивала Валентина королеву. – А сейчас, если я тебе больше не нужна, мне хотелось бы поспать немного, потом же я непременно отправлю послание султану. Разрешите удалиться, моя королева? – сказала, низко кланяясь, Валентина.

– Дражайшая леди, наверное, действительно Я подняла шум из-за пустяка, о чем сейчас сожалею. Ты выглядишь усталой, Валентина! Я ужасно вела себя по отношению к тебе и прошу за то прощения, – сладким голосом замурлыкала Беренгария, простодушно округлив глаза. – Чтобы показать тебе, сколь великодушна твоя королева, я позволю тебе спать в моей постели, и никто тебя не побеспокоит, я сама прослежу за этим. Скажи, что прощаешь меня, милая Валентина, моя лучшая подруга! Скажи, что прощаешь свою королеву! – круглые простодушные глаза стали задумчивыми, розовый язычок появлялся и исчезал, в то время как королева сжимала и разжимала свои пухлые ручки.

При виде изменившегося лица королевы Валентина забыла об усталости, и кровь с такой силой заструилась по жилам, что ноги сами собой понесли ее, несмотря на давившую раньше тяжесть. В одно мгновение оказалась она за дверью и помчалась по тропинке сада.

– Валентина! – донесся до ушей придворной дамы оклик королевы. – Валентина!

– Будь ты проклята! – пробормотала девушка, продолжая бежать.

Нет, уж лучше оказаться в застенке, чем терпеть все это. Никогда она не отдаст себя во власть этих нежных розовых ручек!

– Никогда, – шептала Валентина.

Ее густые волосы цвета воронова крыла расплелись и разметались по спине. Она тяжело дышала, слезы струились по щекам.

Девушка замедлила шаг и прислонилась к дереву, вытерла слезы и еще раз поклялась себе, что никогда розовые руки королевы не прикоснутся к ее телу. Куда же подевался этот проклятый султан, завладевший сердцем королевы? Это из-за него она оказалась в таком ужасном положении! Если бы его визиты продолжались, Гария не обратила бы на нее свой взор.

Как бы в ответ на мольбы девушки, к ней подъехал всадник и остановился возле плачущей придворной дамы.

– Королевская сводня вышла на прогулку?

Вы сейчас гуляете… или сводничаете? – грубо спросил Паксон, склонившись к Валентине, но не сходя с коня.

Не обращая внимания на сарацина, Валентина быстро зашагала по пыльной дороге, независимо вздернув подбородок и не беспокоясь, что Паксон увидит слезы на ее щеках.

– Валентина! – окликнул Паксон. – Остановись! Я хочу поговорить с тобой.

Валентина сделала вид, что не услышала его слов.

Паксон спешился и спустя мгновение уже сжимал девушку в объятиях. Тогда-то он и заметил, что она плачет.

– В чем дело? – мягко спросил он. – Кто довел тебя до слез?

Кончиками пальцев он вытер слезинку, скользнувшую по гладкой коже.

– Скажи, кто тебя обидел, и я вытрясу из него всю душу! Взгляни на меня! – попросил он.

Валентина против своей воли заглянула в темные глаза и почувствовала, что тонет в глубине взора. Руки и ноги у нее ослабели и задрожали. В этот миг она поняла, что Паксон – воин, и, согласно его разумению, женщина должна быть завоевана, как кусок земли, город или корона. Завоевав же ее, он станет рассматривать свое приобретение как собственность и будет сражаться, защищая ее, но не из-за чинимых несправедливостей, а по гораздо более прозаической причине: чтобы кто-либо не отнял у него нажитое добро.