За городом дорога побежала веселей. Гаишники мою потертую тачку с пренебрежением игнорировали, но движок у нее отлажен будьте-нате. Только прожорлив не в меру. На газ перевести, что ли?

Приехали. Вылез на свежий воздух, принюхался… вроде черного поблизости не наблюдается. И в доме – тоже.

– Выходите, гости дорогие,– говорю.– Пожалуйте в дом, откушаем, покалякаем.

Загнал «Ниву» под навес, в гараж уже не втиснуть – и так две машины внутри, спустился в погреб, закинул в грузовой лифт коробку яблок, копченый окорок – отправил наверх. Подниматься самому почему-то не хотелось. В погребе было хорошо: крепкие стены, монотонный гул кондиционера, лампочка… Блин! Что-то со мной не то. Интуиция играет или чужая воля наехала? Попытался профильтровать мысли – ничего. Ох, Господи, собаку, что ли, у соседа взять? Сразу вспомнился мертвый оскал кавказца и обломок сука, торчащий из густой шерсти… Где ты бродишь, черный ублюдок?

* * *

Ругай, не ощущая вкуса, выцедил кружку, обтер усы и улегся на широкую лавку. Кости ныли, должно, к перемене погоды. А может, и просто так.

Едва задремал – в дверь постучали. Робко, но потревожили. Сон у Ругая всегда был чуток. Оттого и жив.

Кряхтя, сел.

– Ну! – мрачно рыкнул он.

– Старшой,– пробасили из-за дверей,– колдун пришел.

Ругай шумно, как лось, вздохнул и потянулся за кольчугой.

– Ко мне его,– распорядился он.

Кольчуга была нездешней работы. Лет этак тридцать назад Ругай взял ее в дальнем набеге, ободрал с франка. А тот, скорей всего, еще с кого-то. Добрая кольчуга. В те времена висела на Ругае свободно, теперь – в облипку. Раздобрел. Но в переделку вещь не отдавал. Испортят.

Дверь без стука распахнулась. В горницу важно вступил колдун.

«Чисто хозяин»,– недовольно подумал Ругай, оглядывая приземистую неопрятную фигуру. А ликом-то как мерзок. Хоть и не из плоскомордых.

Ругай встал, выпрямился. Колдун макушкой ему и до плеча не досягал. Но наглости не убавил.

– Звал? – равнодушно осведомился пришелец.

И, не ожидая ответа, похромал к заморскому, князем привезенному стулу, уселся на красный переливчатый бархат.

«Испортит обивку…» – подумал Ругай, глядя на порты гостя. И что он в рванине ходит? Денег небось полна кадушка…

Чтоб не стоять пред сидящим смердом, Ругай тоже сел. Поглядел на темное лицо… Ох недолюбливал Ругай ведьмака, а пришел тот – и полегчало.

– Да, звал,– строго сказал княжий человек.– Слыхал уже про нашу беду?

Колдун кивнул:

– Где он?

– Внизу, в темнице.

– Загубил кого?

– Никого. Только Косаню. Так, двоих немного помял. Дерется крепко. Косаня так не мог. А вечор спускался к нему, думал покормить – так прыгнул, едва глаз не вынул!

– Неча его кормить! – отрезал колдун.– Запоры добрые?

– Угу. Сидеть будет, пока не сдохнет.

– Не будет.

Прищур хитрый, подлый: знаешь сам, что не будет. Не то и не позвал бы.

– Как месяц новый народится, запоры ему будут не помеха,– «порадовал» колдун.

– Старый еще на убыль не пошел,– заметил Ругай и повертел на пальце перстень с печаткой-кречетом, князев дар.

– Через четыре дни господин наедет,– сказал, глядя в пол.

– Нелегко тебе,– проговорил ведьмак.

Ругай вскинул голову: издевается, подлый? Нет, вроде глядит с сочувствием.

– Поможешь?

– Слово мое тебе принесли?

– Угу. Про деньги не тревожься. Сполна получишь. Сразу. Я тебе верю. Когда начнешь?

– Когда?..– Колдун почесался.– А пойдем, что ли. Глянем на полоняника твоего.– И встал.

Ругай тоже поднялся. И хоть был вдвое шире и на четверть выше мужика, а не Ругай смущал смерда, а смерд – Ругая.

Воин подхватил пояс с мечом.

– Это без надобности,– заметил ведьмак.

– Тебе – без надобности, а мне – надобен! – и опоясался.

– Ну гляди,– процедил колдун.– Ему сей меч – как тебе хворостина.

Покривил душой ведун. Меч добрый, и с наговором. Коли сейчас этим мечом тварь переполовинить да тушу сжечь – ничего и не будет… Вот и точно, что ничего. А ему, ведуну, многое надобно.

Сторожевой дружинник так и шарахнулся от двери.

«Подслушивал, собачий сын»,– подумал Ругай. И отложил в памяти: ненадежный человек.

Провожаемые обеспокоенными взглядами челяди и воинов, Ругай и колдун спустились вниз и еще ниже, в темницу. Сторож, поклонясь старшему, отпер дубовую, с окошком-леткой дверь.

Княжий терем, огороженный простым деревянным тыном, стоял на взгорке. И вырытая почти на десять саженей темница всегда оставалась сухой. Крутая лесенка тем не менее была скользкой от плесени. Поручней не сделали – каменная кладка давала порядочно опоры для рук, но опоры такой же противно-склизкой, как неровные ступени лестнички.

Сторож шел перед Ругаем, нес чадящий факел. У ведуна заныла покалеченная нога.

«Оступлюсь… – подумал он,– все повалимся? – Поглядел на широченную, как ворота, спину Ругая: – Ничё! Этот сдюжит!»

А вслух сказал:

– У тя-т, наверху, получше будет.

– Темница – не светлица, сидеть – не веселиться! – приговоркой ответил Ругай.

Лестничка уперлась в земляной утоптанный пол. Стены из камня, наверху деревянные крепи. Три двери – на три стороны. Сторож вставил факел в держало и взялся отпирать дверь, единственную из трех – железную, тронутую влагой и ржавчиной. Возился долго, засов тяжелый заело.

– Крепко ли? – спросил Ругай.

– Самое то. А узников у тебя небогато.

«Откуда узнал? – подумал Ругай.– Сквозь затворы видит?»

– Гноить не люблю,– сказал с усмешкой.

Сторож довольно громко хмыкнул. Ругай многозначительно глянул на него, заметил:

– Я лучше батожком согрею!

Сторож сделал вид, что не ему сказано, но заторопился, рванул, крякнув, и засов стронулся.

– Погодь,– остановил колдун, когда Ругай вознамерился отворить дверь.– Дай-ко я послушаю.

Княжий слуга тут же отступил. Ему там, за дверьми, медом не намазано.

Изнутри не доносилось ни звука, однако ведун чуял сторожкое внимание взятого под замок. И еще – голод. Ведун даже подивился: ничего, кроме голода, не было в чудище, зато уж голод такой, что у ведуна зазвенело в ушах.

– Ну, чё он? – нетерпеливо спросил сторож.

И схлопотал затрещину от Ругая.

– Жрать хочет,– пробормотал колдун.