выглядывает рыжая бородка Круглова и оттуда валит махорочный дым. Слышно:

– Когда мать сбросила Гефеста в море…

Сизифов камень

Кто может представить 1982 год и районную газету в глухой провинции СССР? Вот рассказ моего старого друга Виктора Павловича.

– Почему Вы все время обзываете нас? – обращался ко мне на собрании двухметровый парторг моего родного колхоза Демьян Федорович Кабаков.

Он стоял за трибуной и бросал громогласную речь в сумрак зала, где любопытствовало больше половины села, а вместе с ними и я, приехавший от районной газеты в командировку, но втянутый в ситуацию и на собрание.

Трибуна была обита багровым бархатом, как поставленный на попа гроб. На бархате – портрет В. И. Ленина. Над вождём горбился двухметровый парторг.

– Что такое сизиф? Почему вы нас всех называете сизифами? – Недоумённый взгляд в зал и вопросительная пауза.

– Скажите мне товарищи или я забыл: когда мы вкатывали какие-то камни на гору? А если вкатывали, то почему не укрепляли? Ведь товарищ корреспондент пишет, что эти камни всё время скатываются, а мы их снова вкатываем. В гору!

– Не было такого! Не было! – Загалдел зал.

– Врёт Витька! С детства врал!

– Заявление на него Кабаков пиши, заявление! – орали из дальнего угла.

– Матерщина, поди, какая-нибудь иностранная этот сизиф. На фук или на фиг похоже! Он любит иностранщину!

– Так он же в газете написал, не на заборе, что мы все сизифы, с утра начинаем вкатывать какие-то камни в гору. На Крестовку что ли? Так туда никаким каком никого не вкатишь!

– Вы слышите, товарищ корреспондент, никто и никогда у нас никаких камней на Крестовку не вкатывал, – загремел Демьян Федорович, ища взглядом меня.

– Погодите, друзья! – На сцену вбежал взволнованный учитель истории Сергей Петрович Лопатин. – Сизиф это историческая личность. Боги его приговорили к наказанию вкатывать камень на гору в Тартаре… Это бесполезный труд…

– Очумел Петрович! Это мы – личности? Какой Тартар? Да Витька пишет, что мы всем колхозом ерундой занимаемся, – крикнул из зала Сашка Пузырев, мой одноклассник.

– А чем должны?

– Товарищ Лопатин, сойдите со сцены, не мешайте вести собрание! – Сверкнула очками и постучала карандашом по графину секретарь сельсовета Анна Васильевна, одиноко сидевшая за столом президиума, стоявшего возле трибуны на сцене. Стол тоже был обит багровым бархатом и тоже напоминал ритуальное изделие, но без чёрных лент.

– Да вы знаете… да вы знаете… Сизиф это… – Отчаянно кричал, чуть не плача, Лопатин, сходя по ступенькам со сцены.

– Армян что ли? – кто-то спросил у него.

Лопатин махнул рукой, пробираясь к месту и протирая на ходу очки носовым платком. Мне показалось, что он уже плачет.

– А чё он ишо понаписал? – спросил кто-то из зала.

– В конце статьи он пишет, что труд наш не героический, а какой-то сизифов – продолжал греметь Демьян Федорович. – Но вот вчера пришла бумага из райкома партии: просят принять меры по его статье, где он пишет, что забор возле двухэтажного дома сломан. О сизифе пока ни слова.

– По пьянке мужики забор сломали! – снова загалдел зал.

– В том доме брат его живёт, Володька. Путь он и ремонтирует забор, чтобы Витьке неповадно было писать…

Долго длилось собрание. Потом Анна Васильевна зачитала решение, где были слова: «Поручить отремонтировать забор вокруг двухэтажного дома по улице Школьная-7 Владимиру А-му в срок до 7 ноября 1982 года»

Проголосовали единогласно.

Кэгэбэшник

Виктор Павлович даже не знал, кто это такие – СОЭ. Расшифровал кэгэбэшник – социально-опасный элемент. Однажды Виктор Павлович рассказал нам и о таком неудобстве жизни.

Как говорится, урок всем нам и одновременно память о прошлом веке.

– Социально-опасным могли представить любого, кто не угоден власти. По умолчанию, в России несчастен тот, кто честен и обладает чувством справедливости. Одним словом – дурак. При этом всегда знали кто несознательный дурак, а кто – сознательный. Сознательный, естественно, опасен. Вот они и были на учёте в органах госбезопасности. Многие даже не знали и не могли знать об этом. А некоторые, наверное, и до сих пор не знают.

Как узнал я? Из-за характера.

1 декабря 1980 года я впервые попал в замечательный национальный округ. Там в двух районах создавали новые редакции. И мой знакомый редактор пригласил меня: надо было одновременно строить целый комплекс, набирать полиграфистов, журналистов, обучать всех и самим учиться.

Первое, что я заметил: в семьях чиновников с повышенным вниманием говорят о постановлениях партии и правительства, вообще – о партийных вождях, партшколах, кадрах. Ещё одна особенность: в любом случае не забывают подчеркнуть об особой одаренности своих детей. «Кажется, наша внучка гениальная! Как гениально выступил наш сын! Ваш племянник обладает особым даром!» Неужели думают, что будут руководить страной?

Рождённый и выросший среди людей ничем не примечательных районов, я совершенно растерялся в такой обстановке. Но был замечен и даже отмечен повышенным вниманием тамошнего общества. Особенно, партийной номенклатуры. Очень уже полюбили партийные товарищи со мной выпить и поговорить на разные темы.

Событие случилось в 1981 году.

В те годы застолья и драки были заурядным явлением. Однажды толпа «гениальных» ребят округа, среди которых оказался и я, чрезмерно загуляла в районной столовой, туда же нагрянули тоже подгулявшие милиционеры. После недолгого выяснения «кто кого гениальнее» получился мордобойчик. Победила сила власти, как и должно быть.

В итоге все оказались в камере предварительного заключения местного отделения милиции. И вот я сижу на нарах, как король на именинах и для того, чтобы изменить противное состояния сознания, усиленно пытаюсь притянуть к данному событию стихотворение Пастернака «Когда разгуляется». В общем, не жизнь, а сплошная песня.

Смотрю, утром всех моих «подельников» вызывают к начальнику милиции. Они после этого не возвращаются в камеру, исчезают бесследно. Рядовые хулиганы, находившиеся тут же в камере, объяснили мне, что раз мои собутыльники «гениальные», то родители их знакомы со всеми начальниками, а начальник милиции, постращав, отпускает их по домам. Сколько же раз мне повторять про себя «Когда разгуляется»? Эти же хулиганы подсказали, что со мной будет «особый разговор», ибо я «не гениальный» и даже не местный.

Паршивое состояние усилилось и уже не думает меня покидать.

И вдруг выкрикивают мою фамилию. Но ведут мимо кабинета начальника. Наручники сняли. Дальше – хуже: ведут в другое здание, через улицу. Снова длинный коридор. Заводят в кабинет, где сидит, довольно крупный, человек в гражданском костюме и очках. Он приветливо улыбается, приглашает садиться и вежливо представляется:

– Начальник районного отделения комитета государственной